Книга Плач по красной суке, страница 71 – Инга Петкевич

Ирма решительно направляется к выходу.

— Очень нервная гражданка, — трясется инвалид. — В свое время я бы ей нервишки подлечил, схлопотала бы она у меня пятьдесят восьмую, — клокочет он, с головой выдавая свое тюремно-лагерное происхождение.

Но тут возмущаются все остальные, на злосчастного инвалида набрасываются всей кодлой: шум, гам, бестолочь…

Я втихаря смываюсь вслед за Ирмой и настигаю ее на автобусной остановке, где она одиноко трепещет под фонарем возле аптеки и почему-то напоминает блоковскую Незнакомку. Да и сам пустынный блоковский город будто оцепенел от мороза и замер в предчувствии катастрофы.

Вокруг ни души.

— Как после нейтронной бомбы, — говорю я. — Материальные ценности уцелели, но людей не стало.

Тревожная зыбкая тень шарахнулась в подворотню.

— Автобусы не ходят! — выкрикнула она. — Идите в метро.

И мы, как одинокие странники, побрели по вымершему городу, но вскоре поняли, что до метро нам не добраться. Чтобы не замерзнуть в пути, пришлось зайти в кафе при второсортной гостинице. Швейцар окинул нас пренебрежительным взглядом. Его похмельная, мятая рожа исказилась подобием улыбки.

— В кафе? — Он озадаченно ковырнул в носу, мучительно соображая, к чему бы придраться в целях вымогательства. — Вы же у нас не проживаете?

— Проживаем, проживаем, все мы тут не живем, а проживаем, — отрезала Ирма, решительно обходя швейцара на вираже.

В зале было пусто и холодно. Официанты пировали за отдельным столиком возле кухни. Они смерили нас ленивыми взглядами и отвернулись, явно недовольные увиденным.

— Хамы, сейчас начнут кобениться, — процедила сквозь зубы Ирма, решительно устраиваясь за столиком подальше от окна.

И действительно, один халдей резво устремился в нашу сторону.

— Вы что, не видите, тут флажок стоит, — заговорил он на ходу и вдруг осекся под пристальным взглядом Ирмы.

— Извините, что вы сказали, я глуховата? — вежливо поинтересовалась она.

— Я говорю, что тут флажок, — сдерживая раздражение, повторил лакей.

— Я вижу, — невозмутимо согласилась Ирма. — Что дальше?

— Это значит, что столик забронирован делегацией, — с ненавистью процедил дубина и, возмущенно развернувшись, направился к своей компании.

— Хамское отродье! — процедила Ирма ему вдогонку. — Это ворье очень обидчивое. Они хотят, чтобы в них видели людей. Они беззастенчиво доят эту нищую, облезлую клячу, нагло пользуются ее безалаберностью и беспринципностью и еще требуют уважения к себе подобным. Ненавижу! Холуи!

Халдеи, вальяжно развалившись на стульях, перебрасывались ленивыми репликами и дерзко поглядывали в нашу сторону. Ирма побледнела, ее квадратные глаза полыхнули изумрудной яростью. Она взяла со стола флажок и стала бренчать им о стеклянную вазочку с бумажными салфетками. Назревал скандал.

Но тут дверь, ведущая в гостиницу, широко распахнулась, и на пороге возникло существо, настолько нелепое и комичное, что мы от изумления забыли про халдеев. Все на нем было скособочено, перекошено и перекручено. Защитного цвета армейская рубаха заправлена в юбчонку, явно перешитую из солдатских штанов, да и пиджачок тоже очень смахивал на старый китель. На голове — пакля свалявшейся «шестимесячной», на ногах — стоптанные мужские полуботинки. Так одевались сироты-подростки в голодное послевоенное время, да еще в больницах можно было встретить таких испитых и полубезумных санитарок и уборщиц — последних представительниц вымирающего сословия профессиональных санитарок и сиделок. Личико ее было мятое, красное, будто прихваченное морозом, а затем оттаявшее, как недозрелое яблоко.

Существо стояло на пороге, дико озираясь по сторонам, а к ней уже наперегонки спешили халдеи… В предчувствии гадкой сцены мы переглянулись, но халдеи, к нашему изумлению, вдруг повели себя на редкость галантно и предупредительно.

Они обступили гостью и наперебой стали предлагать ей свои услуги. Она рассеянно принимала знаки их внимания и очумело озиралась по сторонам. К сожалению, мы оказались в поле ее зрения, и она прямиком направилась в нашу сторону. Не спросив разрешения, села за наш столик и сделала знак халдеям, которые, не принимая заказа, тут же устремились на кухню. На столе в мгновение ока появились водка, шампанское, селедка и грибочки, черная икра и севрюга.

Существо по-хозяйски оглядело стол и, обнаружив какие-то неполадки, тихо матюгнулось, вскочило и со всех ног помчалось на кухню. На нас с Ирмой она не обращала ни малейшего внимания, даже не глядела в нашу сторону, как будто нас и не было.

— У тебя такое выражение лица, словно ты повстречала гремучую змею, — проворчала Ирма.

— У тебя не лучше, — огрызнулась я.

— По-моему, пора рвать когти, — сказала Ирма. — Влипнем мы здесь в историю. Как пить дать влипнем.

— Ой, погоди, я умираю от любопытства, — взмолилась я. — Чего это халдеи вокруг нее пляшут, что это за птица?

— Тише ты, возвращается, — буркнула Ирма.

Между тем странное создание основательно устраивалось во главе стола, а халдеи приволокли приборы и вежливо расставили их для нас. Хозяйка стола взяла бутылку водки, разлила по трем рюмкам и впервые окинула нас приветливым взглядом.

— Будем знакомы, — хриплым, утробным голосом пророкотала она. — Зинка Косорукова — сучкоруб из Сибири. Да вы закусывайте, закусывайте, не стесняйтесь, за все заплачено. Я разве не вижу, как эти гады обходят вас стороной. Они завсегда таких скромниц обходят да обсчитывают, но со мной не пропадете. Мы им цену знаем, — приговаривала она, затравленно и в то же время грозно озираясь и поглощая при этом чудесную закуску. Подумать только, она даже селедку брала руками, и руки ее походили на заскорузлые обмороженные клешни — на левой не хватало двух пальцев. — Добрая закусь. Дерут, конечно, гады, но раз в году можно себе позволить. А то мы там в лесу все больше снежком, снежком закусываем. Опрокинешь спиртяги — и снежком. — Она наглядно продемонстрировала, как закидывается в пасть снежок.

Ирма засмеялась и взяла в руку рюмку водки.

— Ну давно бы так, а то сидят будто на именинах, — радостно заверещала хозяйка стола.

— За знакомство! — Ирма представилась и опрокинула в рот водку. Я последовала ее примеру.

— Со свиданьицем, со свиданьицем, — всполошилась хозяйка, щедро наваливая в наши тарелки шикарную закусь. Черты ее лица разгладились, она перестала вертеться на стуле. — Хавайте, не пужайтесь, эти гады вас не тронут, за все заплачено, — приговаривала она.

Постепенно застолье наладилось, и картина прояснилась. Зина Косорукова, бывший зэк, работала в лесах Сибири дровосеком или, точнее, сучкорубом. Работала она в крепкой артели и деньги получала немалые. Вот только тратить их там, в лесу, было некуда, и она наловчилась раз в году брать дармовую профсоюзную путевку в столицу или на курорт — «людей повидать да прибарахлиться заодно». На этот раз сучкоруб намеревался купить себе шубу — «мутоновую, каракулевую, норковую или какую там придется». Деньги она всегда носила при себе — они у нее были зашиты в трусах.