Онлайн книга «Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного»
|
Не только говорить, думать об этом не хотелось, потому все чаще отмалчивался, Михримах чуткая, поняла, что, кроме воспоминаний о матери или вопросов строительства все новых и новых мечетей или медресе, с отцом говорить больше ни о чем не стоит. Не советовал вести беседы о власти и братьях и супруг Михримах великий визирь Рустем-паша. Изменить эти беседы могли только отношение отца к дочери, не больше. Повелитель для себя все решил, переубеждать его бесполезно. Сулейман действительно все решил, хотя продолжал беседовать с улемами, желая получить фетхву – согласие высшего духовенства на самые жесткие действия против того из сыновей, который пойдет против его воли. Получил… Улемы говорили правильные слова, которые не могли облегчить Сулейману задачу морального выбора. – Это одна из самых страшных трагедий, когда между отцом и сыном, между братьями встает власть, Повелитель. Но так было всегда, как только власть появилась. – Кого из сыновей выбрать? Как вообще можно выбирать из сыновей? – Выбрать, Повелитель, можно, только если перестанете думать о них как о сыновьях, о своих сыновьях. Не сердцем – разумом нужно выбирать. Он не говорил, что уже выбрал, не сердцем – разумом, давно выбрал. А улемы, понимая это, не спрашивали. Понимали не только мудрые улемы, понимали многие, и многие же заинтересованные готовились к схватке. При жизни Хуррем после валиде гарем не был всесильным, он совсем не влиял на Повелителя. А вот она сама влияла еще как. Иногда умела парой фраз направить мысли в нужное русло, одним словом вклиниться в его голову. Потом переводила разговор на другое, прекрасно зная, что брошенное слово, если оно услышано, точно зерно в земле, – обязательно прорастет. Иногда разговоры бывали очень странными, ни с кем из наложниц он так не беседовал. Удивительно, Хуррем словно была ему ровней и одновременно послушной рабыней. Она никогда не переступала черту прилюдно, опускала глаза, приседала в поклоне ниже других, обращалась вежливо… Все это будто для того, чтобы стать особенно свободной наедине, когда он словно переставал быть Повелителем, становился просто влюбленным мужчиной. Никто из наложниц не догадывался о возможности вести себя именно так, а зря. Повелитель тоже желал быть просто мужчиной и даже послушным рабом своей возлюбленной. – Я тоже вас предам… – притворно вздыхала Хуррем. – Что?! Ты предашь? – В тот час, когда умру. И в вашей воле поторопить это событие. – Что ты еще придумала? – Да, умру, если вы меня разлюбите. – Ах, ты хитрая лиса! Я не разлюблю, ты же знаешь. Совсем недавно Хуррем принялась бы в ответ на такие слова укорять в прошлых изменах, но теперь она умней, что укорять, если дело сделано? Начала ластиться: – Никогда-никогда? – Никогда. Заглянула в глаза: – И когда я стану старой и некрасивой? – И тогда. В глазах Хуррем заблестели вполне искренние слезы: – И я буду любить вас до своей смерти, Повелитель. – А если я умру раньше? Она серьезно посмотрела в глаза: – И тогда буду. Так же тихо, исподволь она внушила Сулейману мысль допустить в комнату за решеткой, чтобы послушать, как проходят заседания Дивана. Сначала султан смотрел на Хуррем с изумлением: – Зачем тебе? – Интересно. Провели тайно, кизляр-ага, которому при этом досталось, потому что пришлось убрать с дороги всех, но сделать это так, чтобы никто не догадался, в чем дело, злился. Эта сумасшедшая женщина готова перевернуть ради своей прихоти всю империю, а Повелитель идет у нее на поводу! Ведьма, не иначе! Хуррем понравилось, не все, но было действительно интересно слушать, как обсуждают вопросы важные паши. – Что же тебе больше всего понравилось? – Когда говорили о торговле. Но они не правы. – В чем?! – Нельзя полагаться только на одну страну, Повелитель. Синьор Франжипани привез из Франции то, чего нет в Венеции, а в Австрии есть то, чего нет во Франции. – К чему нам французские моды на платье? – Разве в платье дело? Они умеют делать стекло и кареты, удобную мебель и даже короны. – Ты хочешь корону? Он даже сам не сразу понял, что вырвалось спонтанно, сказав, замер. Замерла на мгновение и Хуррем, потом быстро перевела разговор на другое. Корона… какая корона, если она рабыня? Но сказанное слово означает мысль, а если она возникла однажды, то наверняка вернется. – Пойдем со мной… Вид у Сулеймана почти таинственный, что он задумал? Хуррем глубоко вздохнула, кажется, Повелитель хочет показать что-то хорошее, глаза блестят. Но она не очень стремилась получить богатый подарок, куда важней его хорошее отношение, для нее даже возможность сидеть за решеткой, слушая нудные речи в Диване, важней богатого браслета. Пошли во дворец, но отправились не в кабинет Повелителя, где он занимался своими ювелирными делами или сидел над картами (тоже любопытное занятие для Хуррем), и даже не в комнату, где проходили заседания Дивана (какое заседание ночью?), а в… тронный зал. – Смотри, здесь я принимаю послов. Это мой трон. Она осторожно оглядывалась, было любопытно и почему-то страшно, казалось, сейчас откуда-то вынырнут рослые евнухи, схватят и утащат. Но рядом был Повелитель, значит, можно не бояться. Властитель всего этого, всей империи, Тень Бога на Земле позволил ей войти в тронный зал и посмотреть, где он вершит судьбы мира. – Садись… – Я?! – Ты же хочешь быть на троне? Она хотела другое – закричать, что не ночью и тайно, а днем и при всех! Промолчала, осторожно устроившись на краешке. Но он и без крика понял, о чем Хуррем думает. – Придет время, и ты сядешь на трон рядом со мной. Придет время. Сдержала рвущийся вопрос: когда? Он прав: всему свое время. Десять лет назад она была никем, рабыней, которую привели в гарем для услады всемогущего Повелителя. Возможной услады. За десять лет родила пятерых детей, стала любимой женой и вот приведена в тронный зал, пусть и тайно, посажена на престол, пока ночью, и получила обещание, что все будет и открыто, и днем. Стараясь, чтобы Сулейман не услышал, прошептала: – Ты прав, я буду сидеть на троне рядом с тобой! Обязательно буду! Дай срок. Срок пришел, Хуррем села на трон не ночью, а днем и даже не рядом, а вместо. На малый трон, тот, на котором он принимал послов, но не в случае самых важных приемов. Она сама принимала послов, сама! Такого не только Топкапы, но и весь мир не видел. |