Онлайн книга «Школа гетер»
|
— Ну, ты прекрасно знаешь, что больные проказой просто так по улицам не шляются и в храмы их не пускают. А отдаваться любому мужчине… Разве не это ждет меня и здесь? Разве не так живут общинные дочери в наших селениях? Они становятся женами для каждого. Ко мне может подойти кто угодно и потребовать моего тела. Я удивляюсь, что этого до сих пор не произошло. Наверное, меня еще считают слишком маленькой. Или я некрасива… — Никто не подходит к тебе потому, что мой отец выбрал тебя для меня! — воскликнул Орестес. — Он понемногу выплачивает долг общине. Да-да, я подслушал разговор старосты и отца. С тех пор староста запретил нашим мужчинам даже думать о тебе! И как только отец все уплатит, ты станешь моей женой. — Значит, твой отец просто покупает меня у общины? — с презрением спросила Доркион. — Как вещь? Твоя мать больна, и вам в хозяйстве понадобилась хорошая работница? Но гораздо проще было бы меня попросить помочь, а не брать в жены и не тратить деньги! Орестес был так поражен этими словами, что отпустил ее руку, и Доркион мигом бросилась бежать. — Погоди! — послышался сзади полный отчаяния голос. — Погоди! Да, мать больна, но это не потому… Это не из-за того, что нам нужна работница! Я хочу, чтобы ты стала моей женой! Я этого хочу больше всего на свете! Я люблю тебя! Доркион даже споткнулась от изумления и приостановилась: — Не ври! Ты бьешь меня! Ты назвал меня уродиной! — Я нарочно! — закричал Орестес. — Клянусь всеми богами Олимпа! Я делал это нарочно! Мужчины говорят, что женщина может превратить в тряпку того, кто откроет ей сердце! Я боялся твоей власти надо мной, притворялся, что злюсь на тебя, но отец все понял, именно поэтому он хочет выкупить тебя, хотя в округе есть невесты с хорошим приданым! Остановись, Доркион! Не уезжай! Не покидай меня! Умоляю: пойдем к источнику Афродиты! Прямо сейчас! Ты станешь моей женой, и тогда никто не сможет забрать тебя у меня! Орестес был уже близко. Вот-вот он нагонит Доркион и схватит в объятия! И тогда… Сердце Доркион так и подпрыгнуло от счастья. Орестес… его глаза и золотое руно волос, его губы!.. Но тут же слова: «Все, что может помешать исполнению жребия, будет сметено с пути!» — вновь всплыли в ее памяти. Нет, Орестес не для нее. И надо с этим смириться! — Пусть твой отец поищет для тебя невесту с хорошим приданым! — крикнула она и захохотала, чтобы оскорбить Орестеса, чтобы он обиделся и ушел прочь. Однако он не остановился и почти поймал ее, но, на счастье Доркион, они уже были в селении. Все жители собрались на берегу, около небольшой лодки. Тут же стояли двое хмурых людей весьма странного вида. Они были бриты наголо и загорели до черноты. У одного, постарше, — горбатый тяжелый нос, толстые, будто вывернутые, обветренные губы и прищуренные, цепкие черные глаза. У другого, тоже темноглазого, свирепого, хоть совсем еще молодого, лицо крест-накрест рассечено шрамами. На незнакомцах были надеты короткие кожаные безрукавки и шаровары, какие, по слухам, носят сарацины, только шаровары эти были короткие, до колен. Шеи, уши, запястья эти люди щедро увешали украшениями из ракушек и кораллов, но среди них можно было различить и блеск золота. За широкими поясами заткнуты большие кривые ножи. Доркион замедлила бег и встревоженно огляделась. Эти люди, конечно, мореходы, но они не похожи на эллинов. И отца что-то не видно… О боги, неужели это не его галера? Неужели он забыл о своем обещании и все в жизни Доркион случится так, как того хочет Орестес?! А встреча у источника Афродиты и пророчества незнакомки — не более чем досужая болтовня?! Орестес немедленно нагнал приостановившуюся Доркион и схватил за руку. Но она вырвалась и подбежала к незнакомцам, вопрошая: — Вы знаете Леодора с Икарии? Это мой отец! При этих словах хмурые лица мигом прояснились, и даже страшные шрамы молодого морехода показались не такими уродливыми. — Ну вот! — воскликнул первый, который был постарше. — Вот и она! А эти люди клянутся, что здесь нет и не было никакой Лаис! Доркион кивнула: — Здесь никто не знает, что отец назвал меня этим именем. Однако где же он? И кто вы такие? — Это слово — лаис — твой отец услышал от меня, — сказал старший мореход. — Мы с ним когда-то бежали из плена, не раз спасали друг другу жизнь, стали друзьями. — Значит, это о тебе говорил отец, ты тот самый са… Доркион осеклась. Если она назовет этого человека сарацином, неизвестно, как воспримут это люди. Еще набросятся на него, растерзают! А впрочем, эти двое сами кого угодно растерзают. Односельчане Доркион безоружны, а у мореходов вон какие ножи! — Да, я тот самый, — ухмыльнулся сарацин, который, кажется, смекнул, почему девочка запнулась, и подмигнул: — Меня зовут Кутайба. — Имя какое-то дикое, — пробурчал Орестес неприязненно, однако Кутайба не удостоил его даже взглядом и обращался только к Доркион: — А приятеля моего зовут Терон. «Терон — значит охотник, — боязливо подумала девушка. — Где ж он получил эти шрамы, на какой охоте? Наверное, когти у дичи оказались длинней, чем его нож!» — Пошли, малышка, — продолжал Кутайба. — Твой отец ждет тебя на галере. — Почему же он сам не явился за мной? — встревожилась Доркион. — Ну, это… — замялся Кутайба, — у него много дел на галере. Вот и прислал нас тебя забрать. — А больше отец ни о ком не спрашивал? — спросила Доркион, надеясь, что сейчас прозвучит имя Филомелы, но Кутайба только плечами пожал: — Да нет, а о ком еще он должен спрашивать? Доркион только вздохнула: — Да так… Ну что ж, тогда я готова. Нет, подождите чуть-чуть, самую капельку, — я сбегаю домой и кое-что заберу с собой. — Бабы не могут без того, чтобы не взвалить на мужчину свое барахло! — буркнул Кутайба, но тут же благосклонно махнул рукой: — Беги, да поскорей! Туда и обратно! Только смотри, много узлов не волоки, а то лодка перевернется! Стоявшие вокруг сельчане, которые таращились на Кутайбу и Терона с таким восторгом, словно их навестили самолично вещий морской старец Нерей и владыка морей Посейдон, расхохотались: они-то знали, что у Доркион лишнего хитона не найдется, о каких узлах может идти речь?! Ей тоже стало смешно. А впрочем, даже если бы у нее были сундуки, которые ломились от вещей, она бы все равно ничего не взяла с собой. Тот волшебный ветер судьбоносных перемен, который внезапно взвился вокруг Доркион, взвихривая волосы и кружа голову, должен был унести ее из безотрадного прошлого легкой, невесомой, ничем не обремененной — кроме самой малой малости. Доркион вбежала в хижину, мгновение постояла, давая глазам привыкнуть к полутьме (в домишке не было окон), а потом кинулась к дальней стене. Под этой стеной в земляном полу была вырыта ямка, а в ней стояла крошечная корзинка, давным-давно сплетенная Филомелой. Здесь Доркион держала свои сокровища: витую розовую раковину, в которой вкрадчиво и бессонно шумело море; большую жемчужину — правда, приплюснутую, кособокую, а потому не имеющую никакой ценности, хоть она и была удивительного золотистого оттенка; обломок древесного корня, напоминающий единорога, — и глиняную птичку, которую Филомела слепила и обожгла на огне, чтобы не растрескалась. Птичка была не простая: в клюве у нее проделали дырочку, а в голову уже после обжига вставили обмазанную глиной камышинку. Дунешь в камышинку — раздастся свист. Доркион раньше часто играла с этой птичкой-свистулькой, но после смерти Филомелы ни разу не поднесла к губам, только пыль с нее смахивала да побыстрей укладывала на место. Но сейчас она поцеловала птичку, виновато вздохнула, мысленно простившись с прошлым, и подняла корзинку, чтобы взять с собой, как вдруг на пороге показалась чья-то тень. |