Книга Четыре сестры-королевы, страница 100 – Шерри Джонс

– Где же тогда твое женское сердце?

– Мое материнское сердце защитило бы тебя от странствующих рыцарей, которых к тебе приставил Симон де Монфор.

– Генрих Германский и Роджер Лейбурн – мои самые близкие товарищи, а Амо и Роджеру Клиффорду я бы доверил свою жизнь. – Его глаза наполняются слезами – да уж, взрослый мужчина! – Ты можешь отнять у них мои подарки, но ты не можешь лишить их моей любви и никогда не лишишь.

Но лишенной, похоже, оказалась сама Элеонора. После ухода от нее в тот день Эдуард с друзьями присоединился к мятежному войску Симона, выступившему против нее и Генриха. Что он надеялся получить от мятежа? Неужели не понимал, что Симон домогается трона для себя? Когда у Эдуарда закончились деньги, он увидел, кто его истинные друзья, – и вернулся к Генриху. Но не к ней. С ней он так и не разговаривал.

Потеря Эдуарда стала для дела Симона тяжелым ударом – последним в серии неудач. Папа аннулировал направленные против нее и Генриха Оксфордские провизии, а французский и кастильский дворы прислали рыцарей и в их числе прославленного графа Сен-Поля защищать данные Богом права короля и королевы. Приток иностранных наемников, однако, отчасти и стал причиной сегодняшних протестов. Лондонцы клянут «чужаков», словно забыли, что Симон тоже иностранец.

– Симон де Монфор едет в Лондон, – говорит канцлер Роберт Уэйлранд. – На улицах рассказывают, сколько он пролил крови. Народ в ужасе.

– И потому они скандируют его имя? – спрашивает Элеонора.

– Симон и лорды Марки напали на замки, удерживаемые вашими родственниками, моя госпожа.

Лузиньяны бежали, но Симон хочет отомстить и ей. Она уже потеряла членов своей семьи, в том числе дядю Бонифаса, который бежал во Францию вместе с множеством ее кузенов.

– Лондонцы боятся, что он их покарает за поддержку короны.

– У Симона нет права карать, – говорит Генрих. – Король пока еще я.

– Он прислал письмо. Требует от городского олдермена соблюдать клятву в поддержку Оксфордских провизий.

– Они дали эту клятву под нажимом, практически под угрозой оружия, – говорит Элеонора. – И Симон еще обвиняет нас в притеснениях! А теперь, Ричард, я слышала, твоего сына Генриха послали в Булонь захватить в заложники нашего Джона.

Хотя и не «чужак», Джон Монселл тоже бежал за пролив от обвинений в службе им и едва спасся от гибели.

Ричард краснеет:

– Мой мальчик еще молод. И верит россказням Симона о привилегии народа править.

– Я слышал, звучит очень убедительно, – замечает Генрих. – У Симона всегда был дар болтать языком.

– Да, и потому молодой Генрих с пользой проведет время во французской тюрьме, – говорит Элеонора. У Ричарда отвисает челюсть. – Ничего, Ричард, некоторое время вдали от влияния Симона ему не повредит.

– В тюрьме! – ревет Ричард. – Мой мальчик? О, это слишком!

Он садится, вдруг постарев, и видно, что ему действительно пятьдесят четыре года. Хорошо: пусть пострадает, как мучилась Санча, когда он оставил ее одну умирать.

– Мы должны покончить с этой войной. – Ричард пальцами расчесывает свои редеющие волосы. – Генрих, ты должен начать переговоры. Не так давно эти бароны пытались свергнуть нашего отца, и нас чуть не захватили французы. Англия не выдержит еще одной междоусобицы.

– Переговоры? – фыркает Элеонора. – Потому что Симон расхаживает с бандой негодяев и рушит замки? Эдмунд удержал Дувр, а Эдуард – Виндзор. – Она усмехается при мысли о налете Эдуарда со своими рыцарями на Новый Храм. Он сказал, что пришел за украшениями королевы, а оказавшись внутри, взломал и разграбил сундуки баронов – деньги Симона и его сторонников, тысячи марок в монетах и драгоценностях. Симон и его люди в бешенстве. И обвиняют королеву.

Элеонора смеется. Жаль, что не она предложила этот налет на Храм, его гениальный и дерзкий замысел принадлежал Эдуарду. Без этих сорвиголов, в том числе Генриха Германского, которые его только отвлекают, он становится замечательным принцем, дерзким, отважным и ловким. Когда-нибудь он станет прекрасным королем. Возможно, в свое время посмотрит в зеркало и увидит влияние матери.

– Речи Симона о «чужаках» возбуждают народ, – говорит Элеонора. – Теперь у простолюдинов есть кого презирать – кроме евреев.

– Не спеши смеяться, дорогая, – замечает Генрих. – Ты слышала об их новых требованиях? Они хотят, чтобы все английские замки вернули исконным англичанам. – Он вынимает пергамент и разворачивает его, щурясь на неразборчивый почерк Симона.

– А как же Лестер? Симон откажется от него?

– Все чужаки должны быть высланы из страны, кроме тех, которым позволят остаться.

– Боже, какой абсурд! – Элеонора проходит через комнату и смотрит из окна на море страдания внизу, на бедных лондонцев, думающих, что лицемер Симон де Монфор им поможет. – Генрих, с нами Сен-Поль со своими людьми, и они полностью нам преданы.

Сен-Поль немножко влюблен в Элеонору и сделает все, чтобы заслужить ее благосклонность. В свои сорок она не утратила обаяния.

– Кажется, ты любишь энергичные действия. – Глаза Генриха глядят настороженно.

– Раньше мы умиротворяли Симона, но потом он опять брался за старое. Теперь мы должны утихомирить его навсегда.

Ричард бледнеет. Элеонора понимает, что он думает о своем сыне во французской тюрьме. Как сторонника Симона, его не выпустят, если разразится война.

– Если Симона убить, он обретет образ мученика, – говорит Ричард. – Мертвым он станет значительнее, чем сейчас живой.

Генрих вздыхает, сворачивает пергамент и прячет обратно под одежду.

– Ричард прав. Мы не можем убить Симона и не можем его игнорировать. – За окном поднимается шум, будто там услышали слова короля. – У нас нет другого выбора, как начать с ним переговоры.

– Переговоры? – От взмаха Элеонориной руки на пол падает ваза и разбивается. – На наших сыновей нападают, а ты хочешь переговоров?

– Да. Для их же безопасности. – Генрих подходит к окну и смотрит на беснующуюся толпу.

– Ради бога, Генрих! Мы вели переговоры и разбирательства в суде, были решения на самом высоком уровне, и все в нашу пользу. Симон как дворняжка, вцепившаяся нам в горло, – не хочет отпустить, но боится, что мы тоже его укусим. Я говорю: давай укусим!

– Он муж моей сестры. Когда-то он был нашим другом.

– Он предатель и наш враг. Его нужно остановить.

– Но он друг короля Людовика, – возражает Ричард. – Если мы причиним ему вред, испортятся отношения с Францией.

– Ты вечно стремишься к миру, Ричард. Особенно когда твой сын в стане врагов.

Его глаза омрачаются.

– Ты своим женским сердцем должна понять мое желание защитить его.

Опять женское сердце! Как будто у женщины только сердце и никаких мозгов.