Книга Грехи негодяя, страница 17 – Анна Рэндол

Чтобы чем-то себя занять, он отыскал спрятанную заранее фляжку с водкой. Этот огненный напиток мог прожечь дыру в желудке, но Клейтон знал, что водка поможет снять боль и уснуть.

– Выпей это, – сказал он Оливии.

Она глянула на него через плечо.

– Если все эти раны – моих рук дело, то разве я не заслуживаю страданий? – Ее голос был звонким и слегка насмешливым.

– Нет. – Он должен был что-то сделать, чтобы напряжение покинуло ее. Чтобы руки у нее перестали дрожать. Проклятие, почему она не берет фляжку?!

– А это не убьет меня?

– Вероятно, нет. Но точно ослабит боль. – Клейтон стоял перед ней, протягивая ей фляжку.

– Твою боль или мою?

– Обе.

Тут в ее глазах вдруг вспыхнули веселые огоньки, и она спросила:

– Ты так и будешь держать эту штуку в протянутой руке, пока я ее не возьму?

– Или пока моя рука не отвалится. – Это была шутка. Клейтон не смог бы вспомнить, когда в последний раз шутил. – Возьми же ее наконец.

Оливия взяла фляжку. Когда же она, сделав глоток, зашлась в кашле, он инстинктивно похлопал ее по спине. Только почему-то его хлопки сразу стали нежными и закончились поглаживанием. Он убрал руку только тогда, когда дыхание у нее выровнялось.

Когда же Оливия подняла голову, выяснилось, что на чистой коже рана стала более заметной и казалась более опасной.

Клейтон протянул ей баночку с мазью:

– Нанеси это на горло и на запястья.

Она отдала ему тряпочку и взяла мазь. Затем, снова отвернувшись, стала мазать раны. И при этом опять не издавала ни звука, хотя прикосновение жгучего лекарства вряд ли было приятным.

Но если ее цель – заморочить ему голову и заставить взломать шифр, то почему же она отворачивалась? Ей же необходимо разжалобить его, вызвать к себе симпатию, не так ли? Клейтон знал от Мэдлин, что симпатия – самый распространенный и действенный инструмент агентов-женщин.

Знать-то он знал, но прочувствовал это только сейчас, глядя на страдания Оливии.

Приступив к обработке запястий, она чуть наклонилась, и над воротом тулупа обнажилась небольшая полоска белой кожи. Когда-то он прикасался к этому месту – запускал пальцы в ее шелковистые волосы на затылке и привлекал к себе, чтобы поцеловать.

Клейтон попытался думать о чем-нибудь другом, но воздух в хижине был наполнен запахом травяной мази и паром из чайника, поэтому от воспоминаний избавиться никак не удавалось. Ведь тогда воздух тоже был наполнен паром…

Он увлек ее за один из чанов в цеху.

– В чем дело, Клейтон? – Ее глаза были распахнуты, а губы чуть приоткрыты, и он не мог отвести от них глаз.

– Ты действительно имела в виду то, что написала в письме?

– Что я мечтаю о поцелуе?

Он накрыл ее губы своими, желая выпить признание до дна.

Тогда Клейтон знал: через несколько минут отец обнаружит отсутствие Оливии и начнет ее искать. Это был их первый поцелуй. Неловкий и неумелый. Но в его жизни не было больше ничего столь же сладостного.

– Клейтон…

Моргнув, он вернулся к действительности. Оливия протягивала ему мазь. Убрав баночку, он взял бинты.

– Оливия, я… – Он откашлялся. – Будет проще, если я сам забинтую тебе руки.

Она отвела глаза и молча кивнула.

Клейтон быстро и умело сделал перевязку. Он старался не дотрагиваться до нее, но даже самое легкое случайное касание вызывало прилив крови к паху. Надо было и на левой руке оставить перчатку.

Молчание было неловким. Хотя после их слишком уж бурного общения несколько минут назад иначе и быть не могло. Но одну только неловкость Клейтон мог бы проигнорировать. Нет, было что-то еще, заставлявшее ее нервно облизывать губы, а его – ласкать взглядом нежную розовую кожу Оливии.

Она подняла глаза. Клейтон тут же завязал последний узелок и отвернулся.

– Спасибо тебе, – проговорила она. – За все… это. И за то, что ты меня спас. – Ее слова, прозвучавшие очень тихо, казались попыткой преодолеть то, что их разделяло, – они были словно рука, протянувшаяся, чтобы вытащить его из темноты.

И он принял эту руку.

– Если будешь накладывать эту мазь два раза в день, утром и вечером, заживление пойдет быстрее и шрамов почти не останется.

– Как это – почти?

Клейтон отвернул правый рукав – повыше запястий были видны только бледные полоски, оставшиеся после трехнедельного пребывания в кандалах.

Он дернулся, когда Оливия провела пальцами по шрамам в том месте, где они исчезали под перчаткой. Зачем он показал ей их? На всякий случай он отвел руку за спину.

– Ты их получил, когда сидел в Ньюгейте?

– Нет. Это подарок из Франции. – Клейтон заставил себя взглянуть в глаза Оливии. Следовало смотреть на нее и не думать о ее сострадании, о ее беспокойстве.

Его мать тоже беспокоилась за него. Правда, только тогда, когда появлялась дома. А потом сбегала с очередным любовником.

– Ты был шпионом все те годы, что отсутствовал?

– Да.

– Это было…

Волнующе? Жестоко? Трудно? Какое слово она выберет? Впрочем, какая ему разница?

Но Оливия так и не договорила. Помолчав, она спросила:

– Мы останемся здесь на ночь?

Клейтон кивнул. Он соорудил для нее некое подобие кровати, поместив ее как можно ближе к печи.

– Утром мы отплывем в Англию.

Она скрипнула зубами, но послушно устроилась на «кровати».

– Не так я представляла нашу первую ночь вместе, когда была юной.

– Спи.

Он дождался, когда ее глаза закроются. Надо же, он забыл, какие у нее длинные ресницы. Почти касаются щек. Когда же дыхание Оливии стало ровным и спокойным, он приступил к процессу снимания перчатки со своей правой руки.

Перчатка намокла после ночной скачки. Если он позволит ей высохнуть, то не сможет снять вообще.

Оливия не знала, что шрамы от кандалов – это сущие мелочи. Клейтон опустил перчатку ниже, обнажив длинный и глубокий горизонтальный шрам у основания ладони. Там палач терзал плоть и развлекался, играя с сухожилиями, отчего пальцы Клейтона конвульсивно дергались.

Во время пыток только мысли об Оливии помогли ему сохранить рассудок. Но признавал он этот унизительный факт только наедине с самим собой, темной ночью. Ведь только слабый человек мог упорно вспоминать о женщине, предавшей его. Только слабый мог любоваться ею спящей и сгорать от желания убрать упавший ей на лицо непослушный локон. И только слабый станет вскакивать, когда она тревожно заворочается во сне…