Книга Слово авторитета, страница 40 – Евгений Сухов

— Я с вами договаривался на один сеанс?

— Да, — безразлично пожала плечом Инна и подтянула к себе махонькую изящную сумочку из черной кожи, как бы подчеркнув, что если нет больше работы, то она может отправиться по своим делам.

— Вы не будете возражать, если мы продолжим наше сотрудничество, скажем… на неделю! Инна выглядела слегка растерянной:

— Даже не знаю, что вам ответить, — наконец заговорила девушка. — Дело в том, что следующие два дня я должна быть на презентации и там мне должны неплохо заплатить.

— Хорошо, сколько вам обещали?

— Ну-у, за два выступления где-то восемьсот долларов. — В ее голосе прозвучала трудно скрываемая гордость.

— Да, хорошие деньги, — согласился Григорьев. — И сколько вы там пробудете?

— Скорее всего полных два дня. Таковы условия договора.

— Так вот, я вам обещаю, за каждое позирование вы получите от меня по тысяче долларов, и это займет у вас куда меньше времени, чем презентация. — В глазах Инны проглядывало сомнение. — Так вы согласны?

— Пожалуй, да.

— Вот и отлично. А теперь давайте попьем с вами чайку.

В дверь постучали.

— Секундочку, — произнес Григорьев, виновато улыбнувшись.

Дверь неожиданно распахнулась, грохнув о стойку-вешалку, стоявшую в проходе. Обвешанная со всех сторон одеждой и халатами, стойка покачнулась и, застыв в неустойчивом положении секунды на две, рухнула, разбив глиняные кувшины, стоящие на полу.

— Какого черта ты здесь делаешь?! — заорал вошедший человек, хватая Инну за руку. — Ты спала с ним?

— Оставь меня! — попыталась освободиться Инна. Григорьев отложил в сторону карандаши, повернул картину изображением к стене и голосом, от которого веяло льдами Антарктиды, произнес:

— Молодой человек, воспитанные люди, прежде чем заходить в чужое помещение, во-первых, спрашивают разрешения, а во-вторых, здороваются. Вы не сделали ни того, ни другого. И поэтому прошу вас убраться вон, потому что это моя территория. Вы меня ясно поняли?

Захар отпустил Инну и недоуменно посмотрел на Григорьева. Так поглядывает верблюд на кучу навоза, неожиданно возникшую у него на пути: сверху и неприязненно. Решалась нехитрая задача: пнуть его с досады копытом или, не заметив, перешагнуть и величественно проследовать дальше.

— Ты чего, дядька, не в настроении, что Ли? Это моя Девушка, и я хочу спросить у тебя, что она здесь делает!

Григорьев перевел взгляд на Инну, как бы спрашивая у Нее — нужно ли из этого посещения делать тайну, и, не обнаружив в ее лице одобрения, заговорил, стараясь остудить незнакомца мягким тоном:

— Она ничего такого здесь не делает, молодой человек. Давайте присядем и поговорим с вами спокойно, без этого размахивания пальцами у меня перед лицом. Я этого просто не переношу. Садитесь сюда. А вы, девушка, идите.

Инна что-то хотела сказать, но, посмотрев на Захара, напряженного и взъерошенного, дернула плечом и, защепив носком туфли глиняный черепок, вышла.

— Ну, что ты хотел сказать? — сквозь зубы процедил Захар, поворачивая рисунок, стоящий у стены.

Григорьев заметил, как в глазах парня неприятной волной вспыхнула злоба. Художник, усмехнувшись, поставил эскиз на место и спросил:

— Теперь тебе надо что-то объяснять?

— Кто ты?

— Я художник. У вашей девушки потрясающая фигура. Хочу сказать откровенно, я вам завидую. Она натурщица от бога, каждый художник мечтает именно о такой модели, чтобы она была незакомплексованной и одновременно чистой. Вы думаете, каких женщин мастера Ренессанса писали на фресках в храмах?

Обыкновенных девушек. Так вот, ваша девушка из таковых. Для меня это большая находка. Сейчас я рисую картину… одиннадцатый век. По замыслу моя героиня — киевская княжна. Полонянка… Имеет точно такую же стать. Как вас зовут?

— Захар.

— Меня же Кирсан Андреевич. Художник с тридцатилетним стажем. Так что поверьте мне, я понимаю толк в женской красоте.

Захар неожиданно обмяк.

— Ты мне скажи только честно, Кирсан, ты ее имел? Григорьев неожиданно расхохотался, победно закинув подбородок, поросший реденькой черной щетиной.

— Ты это серьезно? — перешел Кирсан Андреевич на «ты».

— Какие тут могут быть шутки.

— Почему-то всем обывателям кажется, что художник непременно должен переспать со своей натурщицей. Как же это так, пишет голую бабу, и у него совершенно ничего не ворохнется? Представь себе, что это действительно так. Я ничего не чувствую. У нас определенный настрой: я восхищаюсь красотой только глазами и никак не реагирую телом. Сам посуди, как я смогу рисовать, если я буду возбужден? В этом случае меня станет волновать только собственная эрекция.

Как ты думаешь, гинеколог возбуждается при виде раздетой женщины?.. То-то и оно. Это просто его работа. Другое дело жена или любовница. Здесь на первый план выступает духовность, понимание, без которых просто не обойтись! — Григорьев посмотрел на часы и неожиданно потерял к собеседнику интерес. — Извините, молодой человек, но мне нужно работать. Желаю вам успеха!

Инна не ушла. Забравшись с ногами на подоконник, она уткнулась лицом в колени и тихонько всхлипывала.

— Ну чего ты сидишь, — недовольно буркнул Захар, — пойдем, а то задницу простудишь. Подоконник-то каменный.

— Ты на меня сердишься?

— За что?

— Ну… за это.

— Ах, за это, — неопределенно махнул рукой Захар. — Ты ведь не на «точку» пошла. А это совсем другое. Может быть, я и самоуверен, но женщине нужно очень сильно поднапрячься, чтобы изменить своему первому мужчине.

Слезы на щеках Инны высохли, на губах появилась легкая улыбка.

— Ты хороший психолог.

— Разумеется. И еще я хороший сыщик, если сумел разыскать тебя.

— Как ты это сделал?

— Все очень просто, когда ты пошла в ванную, я заглянул в твою сумочку и отыскал в ней твой паспорт. Мне же все-таки интересно, с кем я имею дело.

— Как же ты посмел?! — Инна негодующе отвернулась.

— Послушай, не надо строить из себя цацу, девочка моя, — грубо ухватил Захар Инну за локоть, — я всегда хочу знать все о тех людях, с которыми встречаюсь. Ты зачем врала, что у тебя отец — директор крупного завода, а мать — главный бухгалтер универмага? Разве они стали бы отправлять свою дочь в такой клоповник?

Инна сделала попытку освободиться, но Захар держал ее крепко, стараясь говорить в самое лицо.

— Пусти меня!..

— Зачем ты мне врала?! Ну? Твоя мать обыкновенная ткачиха, а отец ушел от вас, когда тебе было десять лет. И если бы не твои милые подружки, которые подсказали мне твой адрес, так я бы никогда и не узнал, где ты обитаешь.