Книга Венерин волос, страница 38 – Михаил Шишкин

Погода холодная, то солнце, то дождь.

Прочитала то, что написала в этот день год назад. Каким же ребенком я еще была!

30 сентября 1914 г. Вторник.

Маша получила письмо от Бориса и читала его нам вслух. Не все, что-то, наверно, самое интересное, пропускала, потому что пришлось выслушивать только подробные описания занятий в училище, распорядок дня, чем кормят и какая погода. Они с отцом решили поменять фамилии. Теперь они не Мюллеры, а Мельниковы. Как только он будет выпущен мичманом, приедет за Машей, и они поженятся. Когда она про это читала, вся зарделась! Такой был замечательный вечер, еще долго все сидели и говорили, а ночью Маша вся в слезах забралась ко мне в постель — ей приснилось, что Борис на корабле и идет ко дну. Я хотела ее утешить и сама расплакалась.

Как же Бог может забрать все, еще ничего не дав? Конечно, не может.

Я очень завидую Маше — она так любит своего Бориса!

1 октября 1914 г. Покров.

«Любовь — это неизвестно что, которое приходит неизвестно откуда и кончается неизвестно когда».

Мадлен де Скюдери.

Завтра, наконец, начнутся занятия. Так соскучилась по Мишке, Тусе, по всем нашим, даже по нашим преподавателям! Помещение гимназии Билинской заняли под лазарет, а мы будем ходить на Большую Садовую в Петровское реальное, напротив Большой Московской гостиницы. Занятия будут в две смены, гимназистки с утра, а реалисты с обеда.

С утра еще было солнце, а сейчас зарядил дождь.

3 октября 1914 г. Пятница.

На парте я нашла выцарапанные ножом мои инициалы. Какая глупость!

Девочки переписываются с реалистами, оставляют записки в партах. А мы с Талой считаем, что это глупо! Все разговоры только о второй смене и о том, кто в кого влюбился. Все скопом сходят с ума по Терехину. Павлин! Набитый дурак! Даже не хочется об этом писать.

Маша записалась в общину Сестер милосердия и поступила на двухмесячные курсы. Хочет обязательно на фронт, в действующую армию, и переживает, что не попадет, что за время ее учебы война уже кончится. Учится бинтовать и пристает с бинтами ко всем домашним. А всем не до того. Так она мучает бедную нашу няню. Вот сейчас на кухне няня покорно сидит на табуретке с перебинтованной головой, ждет, пока Маша сверится с книжкой.

Вчера у Маши был первый день в лазарете. Когда вернулась домой, без конца мылась и полоскалась одеколоном. Хотела отделаться от больничного запаха. За столом ничего не ела. Она пообещала, что будет брать меня с Талой с собой в госпиталь. Нам разрешат для раненых читать и петь.

6 октября 1914 г. Понедельник.

Сегодня получили письмо от Нюси из Петрограда. Она пишет про свою учебу в консерватории и еще, что в столице всюду чувствуется война. В Мариинке перед началом каждого спектакля исполняют гимны союзных держав. Сначала русский, потом «Марсельеза», потом «God save the King». [16] Сколько же это времени нужно стоять?! Вагнера, и вообще немцев, совсем исключили из репертуара. А в крупных магазинах вывесили таблички «Просьба не говорить по-немецки», даже в немецком отделе Публичной библиотеки появилось объявление: «Bitte, kein Deutsch!» [17] В трамвае, в котором Нюся ехала в консерваторию, какой-то молодящийся старичок уступил даме место и сказал по привычке «Bitte, nehmen Sie Platz!» [18] — его выбросили из трамвая! Ужас!

8 октября 1914 г. Среда.

Мир сошел с ума! Только на прошлой неделе мы читали в газете, что в Петрограде гимназистка выбросилась из окна, держа в руках образ. Сегодня в проливной дождь под зонтиками мы хоронили Дмитрия Порошина из мужской гимназии Беловольского, сына следователя. Он застрелился из отцовского револьвера! Ляля сказала, что он был влюблен в любовницу своего отца. Какой только ерунды не услышишь от наших девиц!

10 октября 1914 г. Пятница.

«Любовь — изменница. Она царапает вас до крови, как кошка, даже если вы хотели всего лишь с ней поиграться». Нинон де Лакло. И где только Тала все это находит!

Близнецы Назаровы убежали на фронт. Оставили письмо. И кому! Тусе! Она нашла его у себя в парте, страшно возгордилась и, прежде чем отнести директрисе, вслух всем зачитывала на переменке. Назаровы написали, что или успокоятся под дубовым крестом, или вернутся с Георгиевским.

Тусю просто распирало от гордости!

14 октября 1914 г. Вторник.

На перемене я смотрела с другими девочками в окно, как брат Талы Женя Мартьянов во дворе делает упражнения на параллельных брусьях. А вдруг это именно он выцарапывает везде мои инициалы? Глупость! Но тогда, у окна, по рукам и ногам как будто побежали мурашки.

Женя так ловко соскочил на землю, как цирковой атлет, очень красиво вскинул руки и гордо посмотрел в нашу сторону. Девочки захлопали в ладоши. Я отошла от окна, потому что подумала: а вдруг его взгляд ищет именно меня? Открыла учебник, уткнулась в буквы. А там про Цицерона.

Смотрела полвечера на себя в зеркало. Все дома уверяют, что я красавица, а тут — картофелина вместо носа, толстые щеки, ужасный подбородок, отвратительный лоб! А глаза! А ресницы! Брови! Все какое-то недоделанное, жалкое! Неужели кто-то такую может полюбить? А тут еще их дурацкие уроки! Господи, при чем здесь какой-то Цицерон?! Что за Форум? Какое отношение ко мне имеет Рим? Зачем мне нужен какой-то Нума Помпилий?

19 октября 1914 г. Воскресенье. Иоанна Кронштадтского.

Были у обедни. В церкви я увидела мать Назаровых. Она стояла на коленях на полу. Потом никак не могла подняться, пока ей не помогли. Так жалко ее! От близнецов никаких известий.

22 октября 1914 г. Среда.

В гимназии был молебен в празднование Казанской Богоматери. Молились за освобождение России от немцев, как тогда от поляков. Мне было неприятно, что наши все время шушукались Бог знает о чем! Все девочки перевлюблялись и показывают друг другу под клятвой хранить молчание дневники с записями: «Сегодня я перестала быть влюбленной в N и влюбилась в X» с указанием не только даты, но часа! Какие они все еще дети!

Я никому ничего не показываю. Этот дневник — только для меня. Ни для кого больше. Может быть, покажу только человеку, которого по-настоящему полюблю. Ведь у Талы, Ляли, у других — все это ненастоящее! Настоящее так не бывает!

Сейчас снова взяла с полки Марию Башкирцеву, открыла посередине, а там кто-то из сестер отметил карандашом: «Я похожа на терпеливого, неутомимого химика, проводящего ночи над своими ретортами, чтобы не упустить ожидаемого, желанного мгновения. Мне кажется, что это может случиться каждый день, и я думаю и жду… С тревогой спрашиваю — не то ли это?».