Онлайн книга «Три прозы»
|
Пахнуло утюгом, горячей материей, гладильной доской, паром. Делают ремонт – краска остро щиплет ноздри. А теперь пахнет кожей – обувью, сумками, ремнями. Потом парфюмерный – благовония духов, кремов, одеколонов, пудр. Рыбный. От рыбин на крошеве льда тянет свежим, морским. Механические мастерские – запахи ржавчины и смазки, керосина, машинного масла. Из киоска на углу веет типографской краской, свежими газетами. А это кто-то вышел из котельной, и от него разит потом, мешковиной, углем. Из булочной валит теплый вкусный аромат свежеиспеченных булок. А это аптека! Как по-больничному пахнет аптека! А еще дальше варят битум, кладут асфальт. Все заглушает сильный запах горячей смолы. Так бы шел без конца и нюхал, нюхал. ♥ Вот уже скоро месяц. Пошла четвертая неделя, как это случилось с Сонечкой. Она так и не приходит в себя. И неясно, как все тогда произошло. Донька, скорее всего, рванулась с поводка, дернула и потащила Соню за собой, а та поскользнулась на заледеневших ступеньках и ударилась затылком об острую каменную кромку. Лежала в луже под дождем со снегом. Я перевела ее к себе в больницу. Чего мне стоило добиться, чтобы ей оставили отдельную палату! Лежит высохшая, кожа да кости. Руки и ноги в синюшных отеках от инъекций. Водят показывать ученых гостей: – А вот интересный случай. Та девочка, о которой мы говорили. После травмы находится в коме вот уже… Родители приходят в больницу по очереди и сидят там часами. Ведь нужно вынимать из-под нее тряпки, капать в сухие глаза чистую воду. Смачивать пересохшие губы. Переворачивать, мыть. Прохожу мимо, заглядываю – он смотрит в окно и растирает ей исхудавшие неживые ноги. В том, что случилось, он винит себя. Она – меня. Ада все ходит к главному врачу, требует, плачет. В коридоре слышно: – Ну сделайте что-нибудь! Когда она у Сони, я стараюсь не заходить. Когда у меня ночное дежурство – захожу часто. Очки с одним стеклом лежат на тумбочке. Ее часики. Завожу их. В кровати игрушки, принесли из дома. Тигренок с разболтавшимися глазами-пуговками. Тапочки под кроватью. Ждут терпеливо. Однажды зашла, когда он был с ней, смотрю, водит беличьей кисточкой по руке. Увидел меня, смутился, спрятал кисточку. Из школы пришли две ее подружки, посидели минуту, испуганно съежившись. Он им: – Не молчите, расскажите ей, что вы сейчас в классе проходите! Еще больше съежились. Почему-то вложили ей в кулачок желудь. Вышли из палаты и разревелись. Среди ночи проснулся с криком – приснилось, будто он прищемил Сонечке дверью палец. – Понимаешь, я иду впереди и не вижу, что она сзади там стоит и сунула руку в створ. Весь мокрый, тяжело дышит. До утра ворочался у себя в комнате. Мы спим отдельно. В первый раз я ушла спать в другую комнату, потому что он храпел и вертелся и среди ночи в беспокойном сне заехал мне рукою в глаз. Но теперь понимаю, что именно он тогда говорил о другом одиночестве. Однажды проснулась и увидела рядом на подушке лицо – старое, чужое. Стала замечать в нем вещи, которых раньше не видела. С одной стороны, невероятно брезглив – в людных гостях ставит свой бокал куда-то повыше, на шкаф, чтобы никто случайно не взял, а с другой – нечистоплотен. Разбираю белье для стирки – в трусах всегда коричневые пятна. Меня стало раздражать, как он ест. Быстро, жадно, неряшливо. Выходим от его старых друзей, и он начинает плохо о них говорить. Этот бездарь, тот холуй. Да у него и друзей-то не осталось. Старые семейные приятели, а скорее их жены, после того как он ушел от Ады, перестали приглашать, полагая, что дурной пример заразителен. Он стареет и боится этого. И еще сильнее хватается за меня. И от этого чувствует себя еще более старым. Все стал забывать – и важное, и неважное. Прибегает растерянный и спрашивает: – Представляешь, не могу вспомнить, кто написал паркетчиков в Орсе? Мучаюсь с утра! Иногда с ним очень хорошо, легко. А иногда накатывает такая темнота внутри. Нам очень одиноко вдвоем. Однажды, это было еще до того, как все случилось с Сонечкой, он сказал: – Но ведь нам было когда-то хорошо друг с другом? – Да. – Что происходит? И сам объяснил: – Ты знаешь, мы с тобой – как зеркала Френеля. Взяли два зеркала, которые отражают свет. Соединили друг с другом. И под каким-то углом два световых луча породили тьму. Время от времени мы устраиваем скандалы, как в плохом кино. Заводим друг друга по пустякам, потом кричим и хлопаем дверьми. Иногда смотрю на все это будто со стороны: кто эти два человека на кухне? Что они говорят? Зачем? Особенно раздражает она. Кто эта женщина? Неужели я? Нет, не может быть. А где тогда я? Что со мной стало? Куда я делась? – Ты не так готовишь баранину! Знаешь, как делала Ада… Неповинное мясо летит в помойку. – Вот пусть она тебе баранину и делает! Ведь не может быть, чтобы эта женщина на кухне была мной! После несчастья с Соней скандалы поутихли, но и ближе мы друг другу не стали. Он возвращается из больницы и пьет. Как-то, совсем пьяный, пробормотал: – Ты знаешь, Саша, мне стало страшно, потому что я подумал: неужели ты – не тот человек, которого я ждал всю жизнь, неужели снова обман? Но ведь если я так подумал, то ведь оно уже так и есть? Раздела его, уложила и допила что оставалось в бутылке. В другой раз сказал: – Мне показалось, что у нас с тобой – настоящее. Это когда мы вместе настоящие, а с другими только будем искать друг друга и не сможем найти. Наверно, только показалось. Позавчера в больнице я встретилась с Адой. Она шла к дочке, тяжело поднималась по лестнице, остановилась на лестничном пролете у окна отдышаться. Мне нужно было пройти мимо нее. Она увидела меня и вдруг улыбнулась. Я подошла. Она вздохнула: – Саша, я знаю, вы делаете для нашей Сонечки все, что можете. Спасибо вам. И, пожалуйста, не держите на меня зла! |