Онлайн книга «Я — посланник»
|
— Ах да… Припоминаю! Вы — та самая операциониста! Что, теперь здесь работаете? — Ага, — кивает она и добавляет, несколько смутившись, — в банке стало как-то совсем неприятно… — Боитесь нового ограбления? — Нет, что вы. Я ушла из-за начальника. Такой придурок был… — Это который прыщавый и с мокрыми подмышками? — Да-да-да. Представляете, он мне язык в рот попытался засунуть. Видимо, думал, что целуется. — Ух ты, — понимающе киваю я. — Ну, добро пожаловать в мир мужчин. Мы все одинаковые — в какой-то степени. Влечение и все такое… — Что верно, то верно, — философски замечает она. Миша обслужила меня очень любезно, а когда я выходил из кондитерской, крикнула вдогонку: — Желаю приятно провести вечер, Эд! — Спасибо, Миша! — отозвался я, но, похоже, недостаточно громко. Мне не нравится кричать в общественных местах. В общем, так я и ушел. Обо всем этом я думаю, пока готовлюсь к визиту. Заглядываю в коробку и осматриваю шоколадный торт — все в порядке. Девушку жалко: этот придурок к ней грязно приставал, ему ничего за это не сделали, а ей пришлось уйти. Вот засранец. Только подумайте, язык в рот девушке засунул. Да я бы со страху помер при одной мысли об этом. А у меня, между прочим, в отличие от кое-кого, нет прыщей. И с подмышками все в порядке. Короче, надо просто верить в себя. Вот и все. Так, ладно. Торт подвергается последнему, самому придирчивому осмотру. Потом я оглядываю себя: вроде все хорошо. Пахну одеколоном, одежда приличная. Пора. Я переступаю через Швейцара и закрываю за собой дверь. На небе сероватая дымка, на улице прохладно. Ровно в шесть я стою перед нужным домом на Харрисон-авеню. Пожилая дама, как всегда в это время, снимает с огня чайник. Трава перед домом высохла. Она хрустит под ногами — словно кто-то жует гренку. Ботинки оставляют на земле заметные следы, и действительно кажется, что под ногами огромный кусок жареного хлеба. Одни розы живы и держатся. Они бодро торчат из клумбы рядом с подъездной дорожкой. Крыльцо бетонное. Старое и растресканное, прямо как в моем доме. Сетка от мух порвана на углах и в нескольких местах отходит от рамы. Я ее открываю и стучу в деревянную дверь. В такт с ударами моего сердца. Слышны приближающиеся шаги. Похоже на тиканье часов, которые отсчитывают время до часа икс. Этого часа. И вот пожилая дама передо мной. Она смотрит вверх, мне в лицо, и на несколько мгновений мы оба увязаем во взаимной тишине. Сначала пожилая леди не может понять, кто я такой, но замешательство длится лишь долю секунды. Затем лицо ее озаряется, как вспышкой, моментальным узнаванием, — и она улыбается. Улыбается с невероятной теплотой. — Джимми! Я знала, что ты придешь! — говорит она. Отступив на шаг, она снова смотрит на меня. В уголке глаза набухает слезинка. Находит подходящую для путешествия морщинку и катится вниз. — Ох, — качает головой пожилая леди. — Я тебе так благодарна, Джимми. Я знала. Всегда знала, что ты придешь. Она берет меня за руку и ведет в дом. — Проходи, — говорит она. И я иду. — Ты останешься на ужин, Джимми? — Если это не причинит каких-либо неудобств… — отвечаю я. Она тихо усмехается: — Какие могут быть неудобства. — И отмахивается. — До чего же ты странный малый, Джимми… «Во, точно про меня. Странный малый…» — Конечно, это не причинит никаких неудобств, — продолжает она. — Мы посидим и поговорим о старых добрых временах. Чудесно, не правда ли? — Конечно… Она забирает у меня коробку с тортом и несет ее на кухню. Я слышу, как она несколько бестолково там копошится, и громко спрашиваю, не нужна ли помощь. Она откликается: все, мол, в порядке, не волнуйся, чувствуй себя как дома. Окна столовой и кухни выходят на улицу, и, сидя за столом, я наблюдаю за прохожими. Люди идут мимо, кто быстрее, кто медленнее. Кто-то останавливается, чтобы подождать собаку, потом снова шагает вперед. На столе лежит пенсионное удостоверение на имя Миллы Джонсон. Ей восемьдесят два. Из кухни она несет ужин — такой же, как в прошлый раз. Салат, суп, чай. Пока мы едим, она рассказывает о своих каждодневных передвижениях. Пять минут посвящаются разговору с мясником Сидом. Нет-нет, мясо она не покупает. Просто болтает о том о сем, смеется над его шутками. Шутки, кстати, не очень-то смешные. В пять минут двенадцатого она обедает. Потом сидит в парке, смотрит, как играют дети, а скейтбордисты выделывают фигуры и кульбиты на своей площадке. Вечером она пьет кофе. В пять тридцать начинается «Колесо фортуны», она его смотрит. В шесть ужин. В девять ложится спать. А потом Милла задает мне вопрос. Мы уже помыли посуду, и я снова сижу за столом. Она выходит из кухни, садится в кресло, заметно нервничая. И протягивает ко мне трясущиеся руки. Мои руки протягиваются в ответ, а ее умоляющие глаза пристально смотрят в мои. — Пожалуйста, Джимми, ответь мне, — тихо произносит она, и ее руки дрожат чуть сильнее. — Где же ты был все это время? В тихом мягком голосе звучит боль: — Где же ты пропадал? Что-то застряло у меня в горле. Я понимаю, это слова. И не сразу опознаю их. Но когда смысл становится понятен, отвечаю: — Я искал тебя, Милла. Слова выходят из меня сами собой, будто я всегда знал ответ на этот вопрос. Моя уверенность передается ей, и она кивает: — Так я и думала. — Она прижимает мои руки к лицу и целует пальцы: — Ты всегда находил для меня нужные слова, правда, Джимми? — Да, Милла, — отвечаю я. — Всегда. Через некоторое время она говорит, что ей пора ложиться спать. Я уверен: про шоколадный торт Милла сегодня не вспомнит. А мне так хочется попробовать — хотя бы кусочек. Но уже почти девять, и, похоже, я не получу ни крошки этого замечательного кондитерского изделия. Мне, конечно, очень стыдно за такие мысли. Ну что ты за человек, Эд Кеннеди, строго пеняю я себе. Такой трогательный момент, а тебе лишь бы тортом обожраться. Без пяти девять она подходит ко мне: — Как ты думаешь, Джимми, не пора ли мне ложиться спать? — Да, Милла, — мягко отвечаю я. — Конечно, пора. Мы идем к двери. Я целую ее в щеку и говорю: |