Книга Желтоглазые крокодилы, страница 17 – Катрин Панколь

— Что она сказала?

— Что ее это нисколько не удивляет. Что удивительно, как ты вообще нашла себе мужа, так что было бы просто невероятно, если бы тебе удалось его удержать.

— Она так сказала?

— Слово в слово. И она, между прочим, права. Лопухнулась ты с папой, вот что. Раз уж он замутил с этой…

— Хватит, Гортензия! Я не разрешаю тебе так говорить! Надеюсь, ты обошлась без подробностей?

Жозефина сама удивилась, как могла опуститься до такого вопроса. Конечно же, Гортензия рассказала бабке все! До мельчайших деталей: возраст Милены, рост Милены, цвет волос Милены, работа Милены, розовый халат Милены, ее фальшивая улыбка в ожидании чаевых. Наверняка еще и приукрасила, чтоб ее пожалели, бедную брошенную девочку.

— В любом случае все узнают, лучше уж сразу сказать… Будем не так глупо выглядеть.

— Значит, ты уверена, что папа не вернется? — спросила Зоэ.

— Да он мне сам вчера сказал по телефону…

— Правда, сказал? — спросила Жозефина.

И снова себя отругала. Опять попалась в ловушку, расставленную Гортензией.

— Похоже, он начал жизнь с чистого листа… Если я его правильно поняла. Сказал, что выбирает проект, который профинансирует эта девица.

— У нее есть деньги?

— Какие-то семейные сбережения, и она готова ему их отдать. Верно, она от него без ума! Отец даже сказал, что она готова ехать с ним хоть на край света. Он ищет работу за границей, говорит, что во Франции у него нет перспектив, что это, мол, не страна, а сплошная безнадега, и что ему нужны новые горизонты. Кстати, у него появилась одна идейка, и мне она кажется весьма интересной! Мы еще с ним это обсудим.

Жозефина была потрясена: Антуан охотней делится планами с дочерью, чем с ней! Может, он ее теперь считает своим врагом? Нет, все, надо успокоиться и смотреть на дорогу. Как ехать, через Булонский лес или по кольцевой до Порт Майо? Какой маршрут выбрал бы Антуан? Когда он вел машину, я никогда не следила за дорогой, я целиком полагалась на него, ехала себе и грезила о своих рыцарях и прекрасных дамах, о крепостях и юной невесте, что трясется в крытом паланкине, спеша навстречу суженому, которого и в глаза не видела, а скоро он обнаженный ляжет с ней в постель. Она вздрогнула и тряхнула головой, возвращаясь мыслями к маршруту. Попробуем срезать через Булонский лес, может, там все же машин поменьше.

— Не мешало бы тебе спросить меня, прежде чем говорить об этом, — заметила Жозефина.

— Слушай, мам, давай не будем мудрить, у нас не та ситуация. Нам нужны деньги Анриетты, значит, надо развести ее на эти деньги и мяукать, как бедные маленькие котята под дождем. Она обожает, когда в ней нуждаются…

— Ну уж нет. Мяукать мы не будем. Сами выкрутимся как-нибудь.

— И как же ты рассчитываешь жить на свою нищенскую зарплату?

Жозефина крутанула руль и припарковалась у кромки аллеи.

— Гортензия, я запрещаю тебе разговаривать в подобном тоне, и если ты не прекратишь, я рассержусь и буду вынуждена тебя наказать.

— Ой-ой-ой! Как страшно! — усмехнулась Гортензия. — Ты даже представить себе не можешь, как я испугалась.

— Знаю, ты от меня этого не ждешь, но я могу закрутить гайки. Я всегда была с тобой доброй и мягкой, но сейчас ты переходишь всяческие границы.

Гортензия посмотрела матери в глаза и увидела там незнакомую ей решимость; она подумала, что Жозефина и впрямь может привести свою угрозу в исполнение, к примеру, отправить ее в пансион, чего ей очень не хотелось. Она откинулась на сиденье с оскорбленным видом и надменно проронила:

— Ну давай, играй словами. В этой игре тебе равных нет. Но реальная жизнь — совсем другая история.

Жозефина вышла из себя. Она стукнула рукой по рулю и заорала так сильно, что маленькая Зоэ заплакала:

— Хочу домой, к моему медвежонку! Вы злые, злые, я вас боюсь!

Ее причитания перекрывали голос матери, и в маленькой машинке поднялся неслыханный гам: прежде они ездили в полной тишине, нарушаемой разве что тихим голосом Антуана, который любил разъяснять им названия улиц, сообщать даты постройки мостов и церквей, рассказывать о новых дорогах.

— Что с тобой случилось?! Со вчерашнего дня ты ведешь себя отвратительно! Мне кажется, ты ненавидишь меня, что я тебе сделала?

— Ты упустила папу, потому что ты некрасивая и нудная, и надеюсь, я никогда не стану такой! И поэтому я готова на все, готова стелиться перед Анриеттой, чтобы она подкинула нам деньжат.

— Значит, по-твоему, надо перед ней ползать на брюхе?

— Не желаю быть бедной, я боюсь бедности, бедность отвратительна, нет ничего хуже! Взгляни на себя. Ты просто жалкая уродина!

Жозефина смотрела на нее, разинув рот. Она не могла думать, не могла говорить. Ей и дышать-то с трудом удавалось.

— Да что тут непонятного? Ты никогда не замечала, что единственная вещь, которая сейчас интересует людей — это деньги. А я — как все, только мне не стыдно в этом признаться! Вот и нечего тут ангела изображать, ты, мамочка, не ангел, ты просто дура набитая!

Нужно ответить во что бы то ни стало, она просто обязана дать ей отпор…

— Ты забываешь, деточка: деньги бабушки — это прежде всего деньги Шефа! Она не может ими распоряжаться. Ты рановато на них нацелилась.

Я вовсе не это должна была ей сказать. Совсем не это. Я должна была преподать ей урок нравственности, морали, а не говорить о том, что деньги эти ей не принадлежат. Но что со мной творится? Что случилось? Все идет наперекосяк с тех пор, как ушел Антуан… Я даже думать неспособна…

— Деньги Шефа — это деньги Анриетты. У Шефа нет детей, так что она по завещанию получит все. Я не идиотка, я это знаю. И точка! И вообще, хватит говорить о деньгах так, будто это дерьмо какое-то, это всего лишь короткий путь к счастью, а я, представь себе, совершенно не собираюсь быть несчастной!

— Гортензия, в жизни существуют не только деньги!

— Ох, до чего же ты устарела, мамуля. Тебя надо перевоспитывать. Давай, трогай. Еще не хватало, чтобы мы опоздали. Она терпеть этого не может. — И, обернувшись к Зоэ, тихо плакавшей в кулачок на заднем сиденье: — Кончай выть! На нервы действуешь. Черт, ну и повезло же мне с семейкой! Неудивительно, что папу все это достало.

Она взглянула в зеркальце — проверить, все ли в порядке — и взвизгнула:

— Ну вот! Весь блеск стерся! А у меня больше нет. Если у Ирис какой валяется, я его свистну. Клянусь, свистну. Она даже не заметит, она их десятками закупает. Не там я родилась… Вот угораздило!

Жозефина смотрела на дочь, как на сбежавшую из тюрьмы преступницу, внезапно оказавшуюся у нее в машине. Девочка внушала ей ужас. Она хотела что-то возразить, но не находила слов. Все произошло слишком быстро. Она словно летела с горы, и конца этому было не видно. И вот, уже на исходе сил и аргументов, она перевела взгляд на дорогу и стала разглядывать деревья в цвету вдоль аллеи Булонского леса, их мощные стволы и нежную свежую зелень, бутоны, вот-вот готовые распуститься, их длинные ветви, склонявшиеся к ней, что образовывали над дорогой полупрозрачный цветущий купол, пронизанный вечерним светом, озарявшим каждую веточку, каждую шелковистую почку. Мерное покачивание веток успокоило ее. Зоэ продолжала тихонько всхлипывать, зажмурившись и зажав руками уши. Жозефина нажала на газ и тронулась, молясь, чтобы эта дорога вывела их прямо к Порт де ла Мюэтт. А там останется только припарковаться… Что тоже непросто, вздохнула она про себя.