Книга Цунами, страница 29 – Анатолий Курчаткин

Он отвел от нее глаза — и тут же посмотрел вновь. Женщина была похожа на Женю-Джени. Ну, может быть, и не слишком, но что у них точно было общее — так выражение глаз. Это были серьезные умные глаза, и веселость, что сейчас играла в них, делала их только еще серьезнее и умнее. Она была старше Жени-Джени, вероятно, его ровесница. И точно не русская — всем своим обликом. Может быть, англичанка, может быть, голландка, может быть, какая-нибудь бельгийка.

Женщина, между тем, продолжала смотреть на него, смотреть и улыбаться. Так не могло быть, если бы он привлек ее внимание нелепостью своего вида. Она смотрела на него — словно знала его. И, судя по ее улыбке, он тоже должен был ее знать, как же ты смеешь меня не узнавать? — вот что, понял Рад, говорила эта ее улыбка.

— Нелли? — неуверенно проговорил он.

Нелли — так звали ту Прекрасную Елену из МГИМО, которую он осаждал подобно тому, как осаждали Трою ахейцы, но в отличие от ахейцев не сумел взять этой Трои ни штурмом, ни осадой, ни хитростью.

— Надо же! — тотчас откликнулась женщина. Не по-английски, не по-голландски, не по-бельгийски — по-русски, и без всякой тени акцента. — Помнит даже по имени!

Это была она, Прекрасная Елена. Перенестись на сорок две параллели, в чужую страну — и чтобы первым человеком, которого встретишь, оказалось мало что соотечественница, но еще и знакомая, и более чем знакомая!

Сказать, что Рад испытал хоть какую-то радость, было б неправдой. Чувство, что он ощутил, было скорее, досадой. Зачем она была ему нужна, эта встреча. Ни там, в отечестве, ни здесь. Тем более здесь и сейчас.

— Сколько лет, сколько зим, — тем не менее произнес он традиционное, не выказывая своих чувств, но и не двигаясь с места.

— Да?! — вопросила Нелли, тоже не делая к нему шага. — Это все, что ты можешь сказать, увидевшись после стольких лет?

Улыбка, однако, не оставила ее лица. И в противоречие с произнесенными словами в ней не было никакого упрека, наоборот: похоже, Нелли лишь еще больше развеселилась.

— Ну положим, положим… — невнятно пробормотал Рад. — Счастлив тебя видеть, но… Извини, я жду здесь друзей.

— Что ты говоришь?! — снова воскликнула Нелли. — Подумать только, какое совпадение! И я тоже жду. И тоже здесь.

Отчаянная догадка шевельнулась в Раде. В тот же миг перешедшая в уверенность.

— Ты что, жена Дрона? — спросил он.

— Ну сообразителен! Ну наконец! — Теперь Нелли шагнула к Раду, он шагнул к ней, и она первая протянула ему руку. Рука у нее была довольно широкая, не маленькая рука, но кожа ошеломляюще мягкая и нежная, словно она только тем и занималась, что холила ее. Рукопожатие напомнило Раду о том вечере в Консерватории, когда играл Горовиц и он сидел, взяв ее руку в свою. Единственно что тогда он и не заметил, какая у нее кожа.

— Почему же Дрон ничего мне не написал, что жена — это ты?

— А вот потому и не написал. — Нелли отняла руку. Улыбка кайфа от своего тайного знания понемногу оставляла ее, и Рад узнавал проступающее на ее лице то особое выражение, которое так заворачивало ему тогда мозги: казалось, она ощущала себя сосудом, до краев наполненным неким бесценным сокровищем. — А написал бы, разве была бы такая сцена?

— Да, сцена, наверно, была знатная, — согласился Рад. И заоглядывался: — Где он?

Рад решил, что Дрон стоит где-то в стороне и давится со смеху, глядя на спланированное им зрелище. Нелли поняла, что он подумал.

— Нет, не выглядывай, — сказала она. — У него здесь еще какая-то встреча. Из-за нее мы и вернулись раньше времени. Кто-то ему что-то должен передать. Получит свою посылку — и к нам. Стоим и ждем.

— Ждем. — Раду было все равно, куда ему было спешить. — И давно вы муж и жена?

— О, уже тыщу лет. — Нелли взмахнула рукой и прикрыла глаза — как бы ей и хотелось подсчитать, сколько лет они муж и жена, но это такая цифра — никакого смысла предаваться подсчетам. — Хотя и весьма не сразу, как ты нас познакомил.

Раду вспомнилось, как тогда, в Консерватории, она оживилась, заговорив с Дроном, вся заиграла, заблестела глазами — она увидела в нем своего. Учуяла это нюхом, как собака. А он был для нее чужаком, человеком другого слоя. Что он осознал ощутимо позднее, когда на их отношениях с нею был уже поставлен окончательный крест.

— Я вас не знакомил, — сказал Рад.

— Познакомил, познакомил, — сказала Нелли.

— Ты что, успела тогда дать ему свой телефон?

— Какое это имеет значение.

Отважная уклончивость, с какой Нелли произнесла это, с одинаковой степенью и подтверждала его предположение, и отрицала. Но вместе с тем она была абсолютно права: не имело никакого значения, как они с Дроном встретились вновь, уже без него. Встретились и встретились, их дело. Их жизнь.

Впрочем, Нелли добавила через паузу:

— Он меня разыскал в МГИМО.

И опять это не имело значения: так ли на самом деле все произошло, не так.

— Дети есть? — спросил Рад. — А то Дрон о детях ничего не писал.

— Нет, детей нет. — Как всегда у женщин, это прозвучало словно бы с вызовом. — А у тебя?

— Дочь, — коротко ответил Рад. Ему тоже не было никакого резона что-то тут размазывать. Какая дочь, когда видел ее чуть ли не два года назад. — Десять лет, — счел он, однако, нужным уточнить возраст.

— Но вместе не живете, я понимаю? — мгновенно уловила смысл его лапидарности Нелли.

— Точно, — с прежней короткостью подтвердил Рад. Вслед за этим словно бы оборвалась какая-то нить, что держала их разговор, бисер рассыпался, бусины застучали по полу — наступила пауза. Будто согласно обнажились друг перед другом, но оказалось, что ни ему, ни ей эта нагота не нужна, и теперь неизвестно, что делать.

— Ну где же он!.. — воскликнула Нелли, оглядываясь.

— Дрон? — спросил Рад. Словно речь могла идти о ком-то еще.

— Дрон-мудозвон, — проговорила Нелли.

Это было так неожиданно — как если бы растворился некий потайной шкаф и оттуда с грохотом вывалился запертый там скелет. Она уже не просто обнажилась перед Радом, а впускала его вглубь своих отношений с Дроном, в самые дальние, запыленные комнаты их жилища.

— Тебе удивительно не идет ругаться, — сказал Рад. Что было абсолютной правдой: слово, сошедшие с ее языка, чудовищно не гармонировало с ее обликом. Казалось, линия холеной свежести, которую она являла собой, вдруг сотряслась, как от землетрясения, и ее ясные контуры вульгарно размылись.

— А я и не ругаюсь — отозвалась Нелли. Она засмеялась. Снова вся благоуханное воплощение линии — словно и в самом деле не произносила того, что услышал Рад. — Просто рифма. Как можно упустить возможность так срифмовать.

Она лукавила, это была отнюдь не просто рифма, но он принял ее игру.