Онлайн книга «Апсихе»
|
грабельками и мотыжками и лопатками собравшись семьями вокруг каждого девятнадцатого дерева рыхлят землю вертится в голове она что-то вспомнила сцена открытой эстрады строчки передуманных песен рыхлят головы поклонников со сцены плюются стонут спекулируют музыкой беснуются сердца в воздух подскакивают вдохновения и одержимости музыкантов и зрителей оседлав звук на сцене — отдохновение для глаз всех скачущих одержимостей играет громко насквозь по ушам по слуху по жилам тела и поет тексты тексты рыхлят многократно передуманными строчками головы слушателей вместе скачут одержимости звуков и жилы тела пронзенные звуком жилы меломании свиваются все скачет в ритм шевелит атмосферу теребит ядро Земли затемнение Апсихе вспомнила постель воспоминание и невинность обмотанных ног и рук постель слуха двое обмотанные ногами и руками и волосами в зеленой комнате связанные связанные ты мне я тебе ты мне я тебе нельзя убить человека с которым ты рядом нельзя не мучить не давить не душить и не насиловать не держать за пояс до обморока не выжать человеческая природа сама просится обвиться страстью интеллектуальной страстью пожирающих соков затмение увеличившееся давление и густой воздух без устали лезет меж перевитых волос и ног густой воздух тяжелый и сладкий воздух меж перевитых ног и рук под ногти сладкий воздух паха обживается надолго вертятся мысли неизвестно уловимые ли для самой головы или неуловимые или удержимые хоть на мгновение или вцепляются в мозг или только возникают и умирают рождаются и умирают новая мысль умирает на ладони викинга мандарин с покрытой солью кожурой рождается и умирает тишайший зритель и отчаянная гитаристка их перевитые волосы через всю площадь затмевают для викингов солнце вянут мандарины от недостатка света вянет море от недостатка смеха в глотках викингов рождаются и умирают новые солнца новы сорта мандаринов обвисшие сочными ветками из длинных перевитых волос с края отрытой эстрады где кричат и тело к телу на сцену и с нее летят меломанные вдохновения людей переплетенные звуки носятся по полю где звучат ноты и волнуют хребет одна за другой подкашиваются ноги сердца захватывают чувства к гитаристке что самая отчаянная что в костюме упругом от соли от соли и воды и семейные группки у мандариновых деревьев обессиливают хотят пить ручкой грабелек чешут мокрые спины хотят есть и откусывают от мотыжки срубают все мотыжки если не хватает соли лижут друг другу спины мотыжки съедены — легче будет нести домой съеденные мотыжк и умолкает открытая эстрада перевитые волосы двоих срастаются в одну голову спины облизаны и остается пустое поле посыпанное платочками облизанными поклонниками голые мандариновые деревья с кое-где незамеченными тайными плодами и остается море без корабля и глотки викингов без викингов и только остается одно-единственное обстоятельство которому так нравится оставаться неописуемым напрасным и ненужным и с презрительной улыбкой закинув ногу на ногу и запрокинув голову смотреть как не возвращается время время потанцует потанцует и отбывает потанцует потанцует и больше не существует больше не остается остается только натанцеваться и только та напрасность то обстоятельство с ногой закинутой на ногу и опершись спиной только натанцеваться и только укрыться под плитой и летели бы облака скользили бы прямо вниз не по сторонам как сейчас а прямо вниз на тебя если бы не знали как страшно было бы тебе… Изредка (может, из-за того неизменного покоя) в голове Апсихе прорывались фонтаном мысли, неважно, бессвязные, или связные, или связанные вообще с чем угодно, неважно, погружалась ли в них Апсихе или так и не замечала их. Они плыли и струились в голове, разгоняли уже начинавшие было крепнуть плотины или порядок. В такие мгновения иногда начинала трещать плита поверх лица, а стекла в витринах — звонко подрагивать. А может, и не начинали, или вовсе не из-за потока мыслей, а из-за ремонта дороги где-то неподалеку. Хотя с другой стороны, казалось, что именно из-за трещин в укаменелости Апсихе люди начинали заинтересованно приостанавливаться, собаки — внимательно принюхиваться, вспархивали расхаживавшие по тротуару птички. В особо бурные моменты, когда начинали дрожать витринные стекла, в магазине из любопытства собирался так называемый персонал, охваченный интересом, они размахивали руками и мнениями, потом выходили на улицу, осматривали витрину, опять заходили, потом опять внимательно осматривали снаружи, потом быстро оглядывали на улице и долго изучали внутри, потом бросали взгляд внутрь и надолго застревали на улице, пока рассматривали, потом половина осматривала изнутри, половина — снаружи, потом менялись, разглядывали по трое-четверо, группками. И так, одержимые общей целью выяснить тайну витрины, укрепляли связь с выбранными фаворитами. Потом объединялись с лицами, к которым не испытывали симпатии, и, словно керосин, заливали разные мнения о происхождении вибрации в костер разногласий, потом кое-то пользовался дрожащей витриной, чтобы глупо улыбнуться и пококетничать с любимым коллегой, прильнув к стеклу голова к голове. А кто-нибудь с другой стороны стекла наблюдал за теми двумя и давал понять, что они видны, и тем побуждал их секретничать еще больше. |