Книга Манадзуру, страница 33 – Хироми Каваками

— А у меня — весной, да?

— Да, ты весенний ребенок. Кстати, хочешь пирожное? — постаралась я перевести разговор на другую тему. В последнее время мы почти перестали вместе, как прежде, лакомиться сладостями. Она только и делала, что сердито отворачивалась от меня.

— Хочу, хочу, — радостно защебетала Момо. Стремясь не нарушить её радостного настроения, я, молча, достала с полки блюдо и, аккуратно открыв коробку, извлекла на свет изящно украшенное пирожное.

Момо взяла в руки каштановое пирожное, его выбирал Сэйдзи.

— Девочки, кажется, любят такое, — мягким голосом промолвил он, попросив упаковать специально для неё отложенный после ужина десерт.

— Вкусно, где купила? — ломая тонко выдавленные кружева крема, спросила Момо.

— В Эбису. По работе пришлось съездить, — я не произносила при Момо имени Сэйдзи, сводя все касающиеся его темы к неопределенному слову «работа».

— А с кем ты ездила?

Момо поняла мою уловку. Она уже приготовилась выудить из меня то расплывчатое и скользкое, что всегда пряталось за словом «работа». Ведь она еще не подозревала, что, выудив правду, в конце концов будет ею тяготиться.

— С мужчиной.

— С таким, как папа?

— Нет, не таким.

На меня посыпались искорки. Не вспышка искр, а лишь отдельные мерцающие, врезающиеся в темноту искорки её отвращения разлетелись вокруг.

— Что ты помнишь об отце? — не обращая внимания на реакцию Момо, спросила я.

— Конечно же, ничего! Мне было всего три года.

В самом деле. Момо исполнилось три года, когда Рэй ушел. «Не знает, как уколоть», — подумала я, и вдруг мне стало жаль её. Жаль так же, как когда-то давно. И набитый кремом рот, и уже оформившиеся скулы, и тоненькие руки, сражающиеся с выбившейся прядкой волос, — все заставляло сердце сжиматься от жалости.

Заскрипели ступеньки. Должно быть, мама спускалась вниз.

— Будешь пирожное? — весело окликнула я её. Момо продолжала осыпать меня своим раздражением.

— Нет, спасибо, мне не надо, — послышался через стенку унылый ответ.

От отца Рэя пришло письмо.

«Я окончательно перестал надеяться, что сын жив. Поэтому выбрал посмертное имя и заказал табличку для того, чтобы отслужить панихиду. Прошу меня простить, что не посоветовался с Вами. Я чувствую, что уже скоро и сам уйду к нему. Вы, наверное, еще не исключили его из домовой книги? Поступайте, как Вы посчитаете нужным. Всего Вам хорошего, и берегите себя».

Мне вспомнился дом, стоящий среди холмов, в городке на побережье внутреннего моря. Он, как и все остальные дома в округе, был стеной прилеплен к стене соседнего здания. Между ними по крутым склонам и подъемам, словно лабиринт, петляли улочки. По вечерам в воздухе висел запах пищи. Еле уловимый запах. Вместе с ним из дома, примостившегося внизу на приступке, долетали звуки ужина.

С исчезновения Рэя прошло тринадцать лет.

И сейчас, словно выждав удобный момент, все разом сочли его погибшим.

— Пишет, что заказал табличку, — сообщила я маме.

— А посмертное имя какое?

— В письме не было написано.

В переулке, где мы шагали с Рэем, было полно кошек. Белые, черные, полосатые — они выскакивали на каждом шагу откуда-нибудь из подворотни или из сточной канавы.

— Как на пружинках, — засмеялся Рэй.

Мы ездили в родной городок Рэя незадолго до свадьбы, чтобы представить меня его родным.

— И отец, и мать, и сестра родились и выросли там, — объяснил Рэй. — Знаешь, это всего лишь маленький городок возле моря.

Меня угощали рыбой из залива. Её подали к столу в жареном и тушеном виде, а также сделанное из неё же сасими. По вкусу она была мягче и слаще, чем рыба в Канто. Соевый соус тоже отличался от токийского своей сладостью и тягучестью. От долгого сидения на коленях затекли ноги, и я незаметно перенесла вес тела на одно бедро.

Через год после того, как я ездила к родным Рэя, его младшая сестра вышла замуж и переехала в соседний городок. На свадьбе она была в цунокакуси [18] . Старики тянули свадебную песню. Оставив маме новорожденную Момо, мы с Рэем присутствовали на церемонии. За то недолгое время до исчезновения мужа, сестра родила мальчика, сразу после этого умерла мать Рэя, а в следующем году в семье сестры появился еще один мальчик-погодка. Казалось, что за этот период жизни столько всего случилось, хотя прошло всего четыре — пять лет.

— Неужели Рэя и в самом деле уже нет в живых?

Мама ничего не ответила.

— И у тебя, Кэй, седины прибавилось, — вместо этого заметила она. — В будничной жизни можно спрятать всё, что угодно. Всё, о чём не хочется открыто заявлять.

— Почему бы тебе не написать роман? — предложил Сэйдзи.

— Я пыталась писать что-то вроде новелл, но роман, похоже, не мой жанр.

Мы сидели в кафе друг против друга. Интересно, сколько лет Сэйдзи не заговаривал со мной о работе? С выхода моего первого сборника эссе прошло уже почти десять лет.

— Почему тебе опять пришла идея работать со мной?

Я думала, что мы оба намеренно избегаем этой темы.

Вероятно, есть люди, которым нравится сочетать сексуальные взаимоотношения с деловыми, но я явно не относилась к их числу. Сэйдзи, как казалось раньше, тоже.

— Особого повода нет, — проговорил Сэйдзи и следом обмолвился, — но…

— Что «но»?

— Просто я люблю, как вы пишете.

На слово «люблю» тело откликнулось неприятной болью.

— Но почему именно сейчас?

— Знаете, я все время думал об этом.

«Перестань говорить так официально», — чуть было не вырвалось у меня. Но Сэйдзи всегда разговаривал со мной так. Вот уже десять лет подряд он смеялся одним и тем же беззвучным смехом и говорил одними и теми же вежливыми фразами.

— Значит, это конец? Мы больше не будем вместе? — с моих губ слетели слова встревоженной женщины. Я и в самом деле была в смятении.

— Не говорите так, — тихо ответил Сэйдзи.

— Но я больше не думаю о Рэе, совсем не думаю, — шепотом закричала я.

— Неужели?

Посыпалось. Так же, как у Момо. Чувства Сэйдзи разлетелись вокруг. Это походило не на искры, а скорее на то, будто в воздух швырнули горсть мелких и острых осколков.

— Ты говорил мне о ревности. Это из-за неё?

— Наверное, дело не в ревности.

— Тогда из-за чего? — допытывалась я. Заморосив, чувства Сэйдзи, не прекращая, продолжали осыпать меня.