
Онлайн книга «Крысобой»
— Если они не могут зайти на подвеску, надо исходить из того, что они на ней и живут. — Живут? На плитах в палец толщиной? А гнезда вьют из экскрементов? И жрут экскременты? А что пьют? — Я прощаюсь с вами, — прозвенела невеста. — Жду на ужин. Не ругайтесь. Я обратился к Ларионову: — Что там, голая подвеска? Никакого строительного мусора? — Как положено, слой керамзита. Насыпью. — Они в керамзит зарылись! — Ты не лети, это ж необъяснимо: сплошной кишащий крысняк. И в нем торчит чистая гостиница, где крысы — только в потолке! Да почему же? Кругом — раздолье. Это было б естественно, если бы в гостинице два года шли дератизационные мероприятия — объяснима тогда миграция, объяснимо такое редчайшее мозаичное расселение, вот как в Волгограде, где они забились на шестнадцатый этаж… Ларионов вытирал запотевшие очки, я нацелился пальцем в горбоносие Старого. — Объясню! Гостиница внешне относится к крысняку. Но на деле она отсечена от юга бульваром — широким бульваром, без мусорок, без общепита. Получился островок. Поэтому его не подпитывают соседние семейства. Почему местное семейство засело в потолок — только гадать остается. Допустим, они сидели на участке исторически, от скотобоен. Или заселили стройку при подвозе материалов, прокладке коммуникаций — сделали ход, что я нашел в двери мусорокамеры. Допустим, они освоили подвал, а когда его затопило — резко пошли наверх по мусоропроводу. Все три условия в кулаке у нас есть: гнезда — в подвеске, пайка — в мусоропроводе, питье — ходят по мусоропроводу в подвал, или труба где-то сочится. В чем тоска? — связать подвеску и мусоропровод. Вот надо ход прицельно и искать. Ход — между подвеской и стеной, ближней к мусоропроводу. По-видимому, на подвеску они перепрыгивают, расстояние — полметра, свободно. — Извините, я нужен? — Витя заглянул в наши покои. — Раздражают меня молодые люди. Слишком похожи на меня. Но вас, Виктор, я уважаю. Даже в провинции надо быть отважным до дурости, чтоб сметь жениться на такой картине. Она сегодня на балконе показала, как расстегивается ее халат. Правда. Ларионов прытко поднялся и перехватил Витины руки. — Витя, вы ж понимаете, кто это говорит и для чего… Не унижайтесь. — Старый, бери мальчика, замерь по мусоропроводу уровень потолка, и расчищайте — на этаж вверх, на этаж вниз. Глядите, как там с целостью. Я с архитектором в зал. Степан Иваныч, первое, нужно два бинокля. Второе, рот пореже открывай. В зале два солдата метали штык-ножи в кусок фанеры. — Кто такие? — Караул. — Пошли на хрен отсюдова! Бегом архитектор доставил бинокли, пахнувшие вещевым складом, с белыми номерами на чехлах. — Свет. Включайте все. Какая стена к мусоропроводу? Берите бинокль и вон с угла — мне навстречу, ищем дырку в стене. В самом верху, напротив подвески. Или выше. Повреждение штукатурки, потеки, пятно — сразу поднять клешню, я подойду. Час миновал в хождении с запрокинутой головой. Я размял пальцами шею. Ларионов, постукивая очками о бинокль, кряхтел. — Отсвечивает… У меня чистая стена, — плюнул на платок и протер очки, слепо взглядывая в меня. — У вас как? — Одна трещина. Вон. Мы уставились ввысь, как звездочеты. — Да, — признал Ларионов. — Но как ниточка. — А выше по ней? Расколупано, видно? Краснеет. Похоже, отвалилась штукатурка и торчит кирпич. Кирпич красный в стене? — Клали красный. — Трещина — ступенями вниз и вправо. Все время вниз и вправо тянет, что значит? — Штукатурили небрежно. Или сырая стена. — Я не про то. Трещина повторяет шов кладки. Значит, пьяные каменщики внутреннюю стену гнали тяп-ляп: кладка не смыкается, есть пустоты, ход. Садитесь теперь или лежа — как удобней — и глаз оттуда, где кирпич виден, не спускать. Ларионов уселся. Смотрел-смотрел и просипел: — А чего мы ждем? — Если с трещины на подвеску прыгнет крыса, то деревня их на подвеске. Всех положим брюхом вверх. — И сколько так сидеть? Расположившись рядом, я думал: сколько так ждать? У стаи гибкий распорядок — она кормится наоборот человеку, когда он спит. Когда не шумят шагами. Но так, если не шибко наплодились. Если в одну смену успевают жрать. Если нет — могут и белым днем. Я усмехнулся потолку: вам видно меня, глаза зеленые? Надежней ждать до утра. А вдруг шалый какой понесется сейчас попить? Или тетка бросится с подвески от похоти доминирующего [9] самца? Я погасил свет, оставив лишь дежурное освещение. Будто люди спят. — Плохо видно, — забеспокоился Ларионов. Стадо потечет, увидишь. Я еще придумал: — Степан Иваныч, дуйте к Старому. Пусть подымит в мусоропровод, он знает. И бегом назад! Сам уставился в бинокль: уже не виден кирпичный бок, виден ручей серого света меж стеной и подвеской, когда пойдут — там зарябит. Худо, коли метнется одна — намучаешься, вдруг почудилось? Закукуем до утра. Бежит. Борзо бегает архитектор, я отнял бинокль от глаз и погладил натертые веки: а, это Витя. — Куда смотреть? — выпалил он. — Вон, гляди за моей рукой, трещина, по ней до потолка — ход, если есть, там. На стену не пялься, ляжь и спокойно смотри на полосу между стеной и подвеской: стадо запрыгает через нее. Гляди, чтоб на морду не упало. Чего там Старый? — Владимир Степанович велел передать: полукольца мусоропровода смещены разносторонне, множество щелей… — Не кричи ты… Он зашептал: — Не можем расчистить, Ларионова Владимир Степанович отправил дымовую шашку искать. Я хотел вас спросить… Тогда, у мясокомбината, если бы вы или кто-то, вот попал им на тропу — что было бы? — Да кто ж полезет? Водопойная тропа видна, на два шага отступил и — в стороне. Если только молодняк сдуру по штанам попрыгает. Другое дело, если они переселяются… — Вы видели? — Не, я не видал. Граф Алексей Иваныч Мокроусов в прошлом веке видал, в его бумагах описание, как из горящей усадьбы шла стая — кошки прыгали на плетни, а мужики на елки. Хотя сколько там с одной усадьбы? Под тыщу. Угроза не в числе, в сплоченности. Когда поджимает — люди уносятся россыпью, а крысы пробиваются потоком: доминирующие самцы в головах, впереди всех — разведчики из подчиненных [10] . В середке ведут баб, немощных и слепых, крысиного короля, если имеется; подчиненные замыкают. Тогда опасно, надо слушать. |