Онлайн книга «Крысобой»
|
Из кустов выступил стриженый лоб. — Товарищ лейтенант, помощь нужна? Потом Трофимыч плясал вприсядку и звал меня, жена, вытирая глаза, шептала: заходите, что вы на улице — я улыбался и жмурился, чтоб не пустить слезу в последний день августа, лета. Плелся — задубел. А пробежаться нельзя: разгуляюсь и не усну. Пустой — как из чужой, бессонной кровати на первый троллейбус, автобус, к открытию метро среди согласно молчащих дачников и работяг. Хорошая цистерна. На десять кубов. Водила спал на руле: поедем, отец. — Кафе. В погребе, у школы. Знаешь? Очнулся. Водила спросил: — Сюда? — Да. Видишь, труба, вентиляция в подвал? Вот в нее воду сольешь. Командир, ты издалека, а это кафе держат серьезные ребята… — Приказ. Для дератизационных мероприятий. Дай распишусь в путевке. Время сам поставишь. Лей. Уши прочистить?! Шел — через площадь мужики в черных спецовках катили тележку с подъемной люлькой — вот, оказывается, тура, выматерили меня, бросили катить и спорили, на сколько подымает? В санатории закрывала зевок изношенная буфетчица, стонала сквозь: — Кушать будете? Нет. Мокробровый Старый рассчитывал в тетради для дочек-матерей санэпидстанции расход ядов, вскинул бороду: — Командую. Поскольку истребляющее начало мы выносим на территорию грызуна, то работаем фосфидом цинка с овсянкой. В кулечках по сто грамм. Монофторина они не имеют. Через сорок восемь часов выкладываем ратиндан в концентрации пять тысячных. Годится. Стянул свитер, рубашку, штаны. Старый пропал и бабы в халатах. Всплыл прапорщик: — А кульки с газеты вертеть? — Нет. Нельзя запах краски. — Обкрутился одеялом, ткнулся к стене; черт, не задвинул шторы. Посмотрим. Не приснилось. Вставать мыться, уличный радиоголос хрипел: «Раз… Раз… Раз-два-три — проверка», — шторы позванивали колечками — ветер; вспомнить приятное: обед, баб, футбол по телевизору — и вставать. Я сдвинул шторы с пути сквозняка. Зацепились. Дернул сильней — на руку шмякнулась крыса! — Паскуда! — Ослепнув, я всплеснул рукой, стряхивая цепкую тяжесть, скакнула за кровать, чиркнув хвостом по плечу, я слетел на пол, сдернул одеяло, пинал кровать. — Что за мразь?! — Да ты что? — вбежал Старый. Витя частил за его спиной: — Она ручная! Это я принес, из Дворца пионеров. Самец, Ганди. Ганди-Ганди… — Он пополз под кровать. — Убери ее на хрен отсюдова! Больше места не нашел., придурок, баран. Погань! — Да что с тобой? Остудился в ванной, смирив сердце: вот паскуды, что за люди — я не знаю… Они ждали обедать на балконе, заткнувшись, только вошел. Без невесты. Окрошка, крупно резанная картошка жареная. Курятина, помидоры, небольшие огурцы, головастый лук, вишневый компот и булки какие-то. Я порыскал взором: — Чего ж ты своего Ганди в банку загнал? Пусть бегает. Полегчало. Витя извинялся: — Я — чтоб веселей. Интересно понаблюдать. Я же теперь столько знаю благодаря вам. Я доложился за ночь. Булки оказались с рыбой. В окрошку бы льда. — Да-a. Вот скажите: вы говорили доминирующий, подавленный, — проговорил жевавший уже без радости Ларионов. — Подавленный, это что ж? От природы так? Старый признался: — Общественная жизнь грызунов изучена недостаточно. Но предопределенности нет. Я на полигоне устранял из семьи доминанта. И его сменял не всегда субдоминант. Иногда — подавленный. Так что расслоение случайно. Судьба. Однажды крыса делает шаг обычный, а он вдруг вызывает исключительные последствия. И ее подавляет. Например, идет человек по мосту, делает шаг, и мост от старости разрушается. Хотя шаг обыкновенный. Ты не согласен? — Нет. Ему самому кажется, что мост провалился. — Вздор! Короче, предопределенности нет. В открытых биотопах [13] свободней — соблюдается примерное равенство. Высокоранговое положение, подавленность возникает в скученности. Мало земли. Ученый и архитектор отправились закладывать кульки с отравленной приманкой на разобранный край подвески. Я доедал булку. Витя убирал тарелки и образовывался: — А крысиный король? Это доминирующий самец? — Не, это сросшиеся хвостами крысы, клубок. Самое большее отмечено двадцать семь. — Как же они срастаются? — В гнезде. Новорожденные сплетаются хвостами. Хвосты нежные, хрящевидные, легко поранить. Гной, кровь, грязь. Чесотка. И срастаются. Я сам не видал. Только американцы смогли один раз на полигоне наблюдать, но у них в сцепке разновозрастные крысы оказались. Так что черт его знает. Король дохнет в норе. Мы падаль собираем на поверхности — не видели. — А он что ест? — Стая кормит. Крыса вообще не делает запасов. Прижмет, жрут отцов, экскременты, детей. А короля кормят. Оттого и басни, будто в середине клубка сидит большая крысюга — король, а вокруг — его колесница. На самом деле срослись хвостами в грязи. Тянутся кто куда, а — ни с места. А соседи кормят… Так поводишься с нами и засосет. В Москву поедешь. Кремль посмотришь. Ганди начинал с хрящей подгрызать куриные кости — привык. «Ты — хорошо, и она ласкается. Ты нахмурился — она оскалилась», — учил меня кандидат наук Тощилин, высекший пасюков в Кстово, Горьковской области, пересиливший славу волгоградского уничтожения шестидесятых годов. Жив ли еще? — И нет другого крысиного короля? — Еще бы, твои земляки! Корпорация! Посулили очистить район за ночь. А ваши князья слюни распустили. У меня пока времени нет, я еще прищучу ваших придурков. — Вы думаете, они не смогут? Невозможно? — Разные вещи. Конечно, врут. А насчет невозможного — почему? В убийстве крыс важнее всего не время. Меня ваше время не касается. Размах истребления зависит только от смелости углубиться в живое. Есть такая формула, вывели наши классики Дэвис и Христиан: уничтожение достигается снижением возможностей окружающей среды. Это значит: вот Светлояр, бывший Ягода. Хочешь положить городских крыс? Снижай возможности города. Можно отравить одного. Можно всю парцеллу. Можно мерус [14] . Или замахнуться «под ноль». Зависит только от смелости. На сколько хватит руки? Витя остановился и уточнил: — То есть убить? — Углубиться в живое. Это серьезнее. Надо понять, что город — это вот все. И прошлое, и ты тоже. Закапываешь и себя. Уверен, у ваших придурков слабый замах. Пойду гулять. |