Онлайн книга «Крысобой»
|
Заперся. — Что ты ко мне так ходишь? Ко мне надо ходить: коробка конфет, хорошее вино. Цветочки, видишь, надо освежить. Вчера полковник заходил. Говорит, Алла Ивановна, а губы у тебя рабочие, а я говорю: чего-о? Я схватил ее за волосы и потянул за спину — закрыла глаза от боли, но упиралась, выдавливая напрягшимся горлом: — Сделай больно… Ну, укуси меня. — Ворочалась в моих руках, дрожаще вздыхая, только ее руки смелели, вскинула заслезившиеся глаза. — Ты же потом меня уважать не будешь. — И обняла, и вырвалась — дунула в лицо. — Отстань, ты мне что должен? Сделай. Мне нравится, когда мне должны мужчины. Зачем стул? Я загораживал стульями пути отхода, оставался угол за столом, ей вдруг понадобилось перебрать бумаги, нагнулась, ткнула кнопку: — Лид, пусть придет постовой, а то я захлопнулась — сама не выйду. Застегнулась и старательно, с выкрутасами поцеловала. — Все будет. Иди. Я отпер задергавшуюся дверь. Вату и антикоагулянты Старый сам принес. Подсветил, а я натолкал в нору комки ваты, самые последние смочил отравой и набил плотней пробкой, прислонил снаружи фанерку и придавил кирпичом. Вот. Раз упрямая, значит, выгрызет путь наружу. Нажрется податливой ваты. Ждать до утра. Старый помалкивал. — Что ты мне скажешь? — Излишне ты увлекся. Любую дохлую бы показал… Жалко сил — никто ж уровня не оценит. Было бы ради чего, ты ж не слушаешь меня… — Что в гостинице? — Ночью не падали. Скоро поедем. Заборов на улице хмурил морду, потертую, как бумажник: — Ишь, падают… Листья ссыпались, раздевая наголо растопыренные ветки, моросило с потемневшего склона небес — там двигались и мешались синие лохмы с пыльными и грязными брызгами, холод, мокрость, над городом всплыла красная ракета и зацепила искристым крюком небесный ломоть: мы шли. — Так доживешь, — промолвил Заборов, и я тоже увидел слепца: дед полз вдоль дома, стукая задранной высоко палкой, — искал свое окно. Или проходную арку, оставшуюся за спиной. Заборов огляделся, ладно перепрыгнул оградку и подбежал через дорогу к деду: — Что ищешь, отец? Дед, еще постукивая палкой, повернулся на голос. — Ась? — Закинул палку и опустил ее крепко и точно на голову лейтенанту. Заборова бросило на стену, и он съехал по ней до земли, нелепо вывернув руки. Дед перескочил его и живо побежал к нам, перелетев ограду. В подмогу ему, рассыпаясь в стороны, из проходного двора выскочила плечистая команда. Все неслись, мы — столбами, я ткнул Старого в бок. — Беги, ду… — Расталкивая кусты, бросился к площади, но ребята умно гнали нас прочь от нее — ах, ты ж, надо пробовать прорываться! Ноги сами повернули и несли в переулок за банком, подламываясь от предстоящих дел — ни одного мундира! Три бабки и малышня, а переулок пуст — нам бы остановиться — не делай, что хотят; меня вихрем обогнал Старый, я и крикнуть не успел, так жалко и удивительно скоро понесся он за медленно уезжающим по переулку автобусом. Старый бежал по-школьному — согнув локти — и надсадно хрипел. Черт! И я вдарил бежать за автобусом, безумно вскрикивая: — Эй! Эй! — Не могу ж я свистеть на бегу! И, господи, автобус медлил — Старый все ж впился в него, болтнул ногами, упал внутрь, даже не обернувшись, скотина, я понесся прыжками, автобус не тормозил, долго бежал, наконец прыгнул, ухватил, повис и рухнул на Старого, крича: — Гони, гони быстрей! — Двери съехались, я обнаружил, что у Старого связаны руки, но еще с разгону докричал: — В штаб! — уже обомлев от немытой хари цыгановатого водителя с кучерявостью и плешью. Он сказал: — Маладесь. В автобусе еще четыре бороды, все кивали на ухабах, так сразу быстро поехали. — Сидь пол. И не успел локтем садануть в стекло, успокоили в два удара, запястья стянули ремнем. — Остановите. Давайте поговорим. — Эй, успеешь. — Эти, твои чернозадые? — выдавливал Старый. — Больше никого не будет? — И голос его сорвался. Тут дорога сгладилась, сократилась, притихла, автобус скрипуче стал, бороды одинаково взглянули на водителя, он: — Стали. Офицер, солдат суда идут. Я учуял на затылке железный упор и зажмурился — тишина. Хлопнула дверца, на улице разговор. Что-то там. Разговор. Водитель вернется — конец. Старому б закричать. Если ему ничего не уперлось. Железяка вкалывалась под череп, проткнет, скот! Не убьют же. — Старый! — рыкнул на пробу, железяка отпрыгнула и ужалила за ухо — все позабыл. Угнул башку на больную сторону, разину пасть, подумаю — еще больней, не сдержусь — умру, мешает пол, воздух вползает в ноздри — болит! расправляет иголки, одна переломилась внутри — там закололо, стонал, чем-то еще можно стонать, кроме рта, рот мешает, еще мешает, что развязывают руки. — По одному. Со своим паспортом. Старый лопочет — лопаются пузыри, молчи, брызги в мое лицо, обломились иглы, накачали тугое, пухлое на голове, оно стягивает в себя отовсюду. Старый выдул целое: — Товарищ офицер, задержите их! Они били нас! — Повторяю: по одному. Сидоренко, караул позвал? Прими… — Выходи! — Прописки нет? Руку убери, паспорт у меня остается. Предупреждали под роспись про четвертое число? Сидоренко! — Руки подними. К стене пошел. — Они похищатели, не оставляйте их так! — Молчи. Кавказской национальности все? Что лежит — нет? Сидоренко, ложи! — Ну-ка легли, вашу матерю совсем — головы к стене, носки по бордюру! — Борода, паспорт давай. — У нас паспорт там, где живем, в санатории, мы санитарные врачи, кого они захватили. — Так нет паспорта? Короче… — Вышел! Карманы! Задом повернись! Лег, морду вниз, я к-кому… Шлепнул мне по морде, героический левый глаз разомкнул щелку: серое под фуражкой, усталое лицо. — Почему в таком состоянии? Глаз больше не смог. — Вы сегодня пили? Сидоренко! Меня выволокли, вывернули карманы, но положили из послабления на спину; мокрый воротник, от него холод, я двинул главное: — Доложите в штаб, Клинскому. Сапоги перемялись. — Нельзя без паспорта. Должен паспорт. Подпятилось вонючее, бензинное, жаркое — грохнули расслабленные борта. — Залезай слева по одному. Куда ты сел, обезьяна?! На пол! Мордой туда! Шесть в ряд. Есть шесть? Я, что ль, буду считать? По-русски говори! — Я могу хоть осведомиться куда? Я, как вы понимаете, тут волею случая. — Старого голос подрагивал, он рассчитал. |