Онлайн книга «Натренированный на победу боец»
|
– Чего? – Войти. Когда они двигаются. В них. Слышите? Вы здесь? – Смешно. Мокроусов вывел такую идею: крыса не умирает сама по себе. Когда седой наскучивает хищнический образ жизни, она отдается кошке. Но кошка не дура. Поиграет и бросит, как бы ни скучала. Граф многое предсказал в дератизации, но иногда блудил по-глупому. Написал: крыса живет семь лет. А она – две зимы. Увидишь крыс, кричи «ура». И на крыльце врезался в его невесту – как пахнет! Крепко встряхнула меня за плечо. – Вы зачем сказали ему?! Про балкон? Что я… – Не хочу общего с тобой. Какие ж духи у тебя! – Я торопился дальше по бульвару. Она не отставала. Задыхаюсь, если вижу ее губы. – Поговорим! – После, мать. – Сейчас! – Хватанула меня за шиворот, рубашка резанула горло, я замахнулся локтем – она не отпустила, вздрогнули брови, подбородок, ресницы, заплясали губы. Я отвернулся – ну вот. Говорила она медленно, убирая слезы свободной рукой. – Сейчас. Успокойтесь, я никогда больше вас не замечу. Мне так неприятно… Обращаться к вам. Только раз. Прошу вас. Помогите двоим. – Нам с вами не помочь. – Помогите Вите. Он и так впечатлительный – эта работа не для него… Он рассказывает такие ужасы. Не может забыть. Смотрит сюда, под ноги. Он даже ходит – у него уже другая походка! Он боится. – Она совсем разрыдалась, рыдающая рука потряхивала мой ворот. – Другое лицо! – Бывает попервой. Купите ему крысу. Белую. Она бормотала вслепую: – Я так испугалась сразу, что Витя теперь будет так же, как Иван Трофимович, – так же мучиться, а Иван Трофимович, вы его не знали раньше, все, кто… потом – развалины, я прошу, помогите, если можете, и ему. Как-то его отвлечь… Он мне дорог очень, они дружили с папой… Я привыкла, что Иван Трофимович – он всегда рядом. – Да ну их. – Буду делать все для вас. Деньги. Соберу, сколько скажете. Помогите им, для меня. Может, какие-то лекарства в Москве? – Не. Даже если б мог тебя поиметь, и то – нет. Живите сами. Издали ты красивей. И одетая – лучше. Она не слушала. Осталась, где стояла, с высыхающим, костенеющим ликом. Банк охранял седой милицейский сержант. Именинница по столикам разносила блюдца с ломтями пирога и обернулась на засвистевший самовар. Я осматривался – ни белых кудрей, ни потрясающих сложений тела, сунулся в окошко «Контролер». – Где ж моя любовь? – Этого я знать не могу. – Тетка кривилась на мою запаршивленность, но пригляделась. – А-а. Крыс, что ль, морите? Хоть переоделся бы. Идете в учреждение. У себя в Москве бы небось… За дверью «Вход воспрещен» вилял коридор с туалетными дверьми, милиционер тащился следом, желая поговорить при остановке, поэтому я озирался на ходу. Она нашлась за дверью «Управляющая Светлоярским отделением Сбербанка РФ Алла Ивановна Денисова. Дни и часы приема…». Она смотрела на цветочные горшки низкого подоконника синими детски-серьезными глазищами – брови высоко разлетались к вискам, тесный округлый рот кусал моченое яблоко. Она пухлой ладонью с некрашеными ногтями держала блестящее яблоко над блюдцем – сок плакал туда. Она укрыла волосы синей атласной повязкой – освободившиеся белые кудри не доставали бровей, оставили на виду гладкие щеки, плавно уходящие в шейную мякоть за подбородок, тяжело расплываясь на плечах, стекая в грудь, разбухнув буграми. Я обогнул стол. Она смотрела на подоконник – на нее глядели красные, белые, фиолетовые цветы. На меня смотрела схваченная колготной сетью белобрюхая рыбья плоть в глубинах юбочного разреза; придвинулся ближе. Она выпустила огрызок в блюдце, губы сомкнулись и подобрались, уступив подбородку, широкому, мягко раздавшемуся, отобравшему у губ излишек, усиливавшему каждый взгляд, – она повернулась ко мне, подкрепив подбородок ладонью. – Извини. Только освободился. – Я покосился на милиционера. – Едите на рабочем месте, по столам хлебные корки. Простенок в коридоре уже зеленый. В отмостке такие щели, что нога проходит. Дверная рама изношена, а крысиный клещ… Милиционер ушаркал на пост. Она увидела его спину и мою руку, сжавшую ее плечо. – Крысиный клещ, Алла Ивановна, тварь незаметная. Пилит ходы. Его уже нет, а чешется две недели. – Отпусти ты. – Может, встретимся? Все будет. Она встала собираться, сбрасывая мои руки. – Так, ну ладно тебе, малый. Иди вон себе девку найди… – Встретимся? – Встретимся, встретимся. Дай пройду. – Тогда сейчас встретимся. Она отступала в угол, усмехалась, морщилась, чтоб не захохотать, слушала шаги за дверью, поставила перед собой стул, не подпуская, запрокинула голову, оставив мне подбородок, толкнула больно, когда уже сунулся к юбке: – Здесь не место. Если каждому, знаешь, давать, то сломается кровать. – Бросала в сумку кошелек, помаду, ключи. – Не мальчик, а все не наигрался. На кой ты мне? Мы без крыс, север… Как шофера твоего зовут? Константин зовут? – Не помню. Зад мне твой очень нравится… Что шофер-то? – Муж мой. Не гоняйте. Чтоб машину не разбил. Иди-иди. – Скоро меня позовешь. От крыс завоете. – Как ты можешь это знать? У подъездов толклись. Я потерся за спинами, галдели про тушенку и матрасы. Нагнулся к белому платку. – Мать, что за базар? Старуха махнула корявой рукой, другую немо держал внук. – Бумаги наклеили. Што можут на природу взять. Вывозют на природу, – она крикнула в толпу: – На сколько написано? – Трое суток без дороги. А числа не вижу. – Как не видишь, – аукнулись в народе. – Написано… где?.. во: отъезд по команде. Внук замямлил: – Бабуська, а щеночка? Старуха двинулась в сторону, забубнив: – За хлебом выйдешь не каждый день. В висках стучит. А ехай в лес… Иди ногами! Што бабушка тебя тащит? Внук озирался на мои разнообразные рожи. На бульвар не пропускали патрули. Опознанный прапорщиком, я бежал меж голых лавок. На ограде сидел человек, словно больная ворона. – Что расселся? Бросил и ушел, что ль? Витя сполз на землю и скучно взглянул в упор на меня, отряхивая зад. – Уже не надо. – Что-о? – Ну ясно. Они пошли. Поп-прыгали. – Да? – Я рассмеялся небу, лохматой траве и прихлопнул в ладоши. – Гуляем! И ты видел? Он глубоко кивнул бледной рожей и полез обратно на ограду, указав мне длиннотелого человека. |