Онлайн книга «Натренированный на победу боец»
|
По вагонам продернулся лязг. – Локомотив цепляют. Я застучал в дверь. – Да они в тамбуре курють. Теперь пока жрать понесут. Терпи. Поезд вздрогнул, проскрежетал, поплыл – враз загалдели, рассмеялись соседние купе, пустили по радио музыку, пробежали по коридору, гремя ключами, сызнова я забил кулаком, по двери проскальзывали тени деревьев, столбов, подсвеченные закатом, в спину сквозило, поезд катил, все утыкались в окно – где едем? – А кто ж вон-ын строится за водокачкой? – Беженцы, армяне чи кто. Купили Васьки Лозового участок. – Офицер прям: слово офицера даю – одеяла получите, фуфайки, с картохами вернетесь. – Ты там – ежели достучишься, спроси у солдата водочки. – У проводницы должна. Думаешь, что у ей в питьевом баке? Сквозь стену гаркнули: – Ножик есть? – Слышь, ты узнай, зачем тут им ножик? Може, есть шо и резать? – Хлебу нарезать! – Та хлеб лучше ломать. Или кусать от целого. – Ну хватит бить-то, мужик. Едем. – Сидай! Да посадите его. Устала рука. Вагоны тяжелели, выдыхая движение. Кружкой бы громче. Но надо оборачиваться и просить. Колеса простонали, больше влипая в рельс, и – вросли. – Сортировка. Следующая – Уразово. – Слышь, дятел?! Я ща как стукну тебе! Дверь рванулась. – Ну что-о?! – завопил офицер. – Еще долго?! – Мы не поедем. Он промолчал, облизал губу. – Мы сходим. Старый, пойдем. – Да идите на хрен. Вот сумерки – солдаты обступили проводницу, та разливала чай, в тамбуре пересчитывали консервы, платформа низкая, бетонные плиты лежат на траве, залиты асфальтом, вспыхнули фонари, к ним хлопьями полетела мошка, старуха качала колонку – шипела вода, выбрасывая пену из ведра, поезд двинулся – в стекла постукивали руки, показывали твердо кулак: не сдыхать! счастливо! Недолго – поезд съехал, открыв переезд и машину, горели фары, спереди прохаживался мужик в белой шапке, покачивая красным фонарем. Старый, дрожа, пробормотал: – Думаешь, т-туда? Подошли, лейтенант Заборов поднял забинтованную голову, убедился и затушил фонарь. – Еле успел. Дорога, ты черная, трясучая. Голая. Редко, если какой-то молоковоз. Девочка торопит веткой гусей – они давятся на тропе, безного переваливаясь в травах. Последние вдруг расставляют толстые крыла и бегут по воздуху. Девочка оборачивается, чешет под коленкой – крапива. На въезде – бронемашины. Разбиваются капли в стекло. Выносят мешки и старые плащи – укрывать насыпанную перед домами картошку. – А вы их… – наклоняется к Заборову Старый. – Не сыщешь. Эшелон – две тыщи морд. Железная дорога ждать не может. Паскудник, что меня ошеломил, – машина поехала с горки, – пальто бросил, очки его паскудные нашли – как опознать? Черноты и подавно – шесть вагонов. – Мы потащились в гору. – Сразу ни один не калякает по-русски. Ладно. Очистили – теперь вольно пановать. На сегодня пароль «Россия», отзыв «С нами Бог». – Россия. Нас пустили через площадь. Навстречу в трепещущей плащ-палатке, упираясь в ветер лбом, ступал губернатор, следом – гурьбой офицеры, придерживая фуражки. – Владею ситуацией. – Крепко жал руки нам одним. – Беда, беда. Листопад – облетело в один день! – Голос его плаксивел. – Листа махонького не осталось. Четвертое сентября! А рассчитывали: золотая осень, солнце позолотило клены. Почему? Вдомек ли вам ли. – Он растопырил ладони. – В этих руках – сколько. На-пряже-ние. Какое! – Пальцы торчали деревяшками. – Самочинно. Держусь я, а чем чревато? Вы ж не знаете – как это. И вправду – облетело налысо, до страха. Деревья растягивались сырой черной сетью, мы крутили головами. Нигде. Нет листьев. На газонах выкашивали траву, лазали на карачках люди, светили фонари. Белили стволы. Листьев больше нет. – Живей, – с балкона Ларионов. – Дождик! Бросил Старого, завернул на бульвар – за лавками, меж деревьев копошились спины, красили ограды, чесали траву граблями, старую выдирали – согнутые, безглавые, насекомо шевелящиеся комки, ни единого слова, лишь вздыхала во тьме раздутая гривастая лошадь, впряженная в кузов, опускала морду, фонарь держал единственный разогнутый человек – Клинский, опирался спиной на дерево, светил в ветви над головой. – Наконец-то! Не чаял видеть. – Кивнул на площадь. – Видели дурачка? С таким губернатором встречаем гостей! – Это ведь дуб. – Где? Это? Да, это дуб. – И он облетел? Клинский наморщился. – Дуб, милый ты мой, не облетел. Дуб обстригли, чтоб это… Не подчеркивать эту… Короче, ради единообразия. Весь день та-ак… Котельные затопили – листья жгем. – Ободряюще похлопал меня. – Чуешь дымок? Пахнет походом! Так, а что за бабка? – Товарищ подполковник, местная, живет по Мокроусова, три. Старуха тащила матрас, перевязанный лентой, и вела малыша – я их прежде видел. На Клинского зыркнула сурово: – Стоит. Тебя чего поставили – бабок гонять? Ты бумажку повесил: вывоз – чем ехать? Поездом? Как мне дите одевать? Клинский онемел. – Хоть ба знать, с матрасом? Што молчишь? Молчит… – Мазнула взглядом по мне. – Матрас взяла у сестры, надо его? Пойдем. – Бабуська, – звенел внук. – А там можно будет ходить по южам? Затопили, горячие батареи – на кухне потные окна, у медсестер под халатом – всего ничего. Среди палаты ломился стол. – Наконец! – Витя вскочил, указал на свой погон: капитан! Хмельной. – Забирают от вас, прощаюсь! Румяные кроличьи ломти, пироги с рыбой, пирожки с изюмом, соленая капуста, компот, крабы, яблочный пирог, груши, картошка, невеста расчищала мне место – в цветастой юбке до туфлей, собирая мне в тарелку, спрашивала глазами: да? Да! – И куда ж от нас? – Полковник сказал, пока порученцем при штабе. Там хлопот: каждый день прибывают войска – какие силы! Скажу тост. Возьмите чай, что ль. Владимир Степаныч сказал, до конца работы не пьете. Спасибо! Я многому научился у вас. Я понял, почему вы… И дам вам понять! – Благодарим, так вкусно… И нас простите, ежели обижали. Приятно было… Так вкусно и много, – отвлекся от лихорадочных жеваний, Старый, не надеясь на меня. – Не обижали! Сейчас обидели… Сказали, что могли обидеть. Меня! Кушайте, закусывайте. Пойдем. Невеста подсказала: – Витя, ты же хотел. – Она мочила под краном комок бинтов. |