Онлайн книга «Это невыносимо светлое будущее»
|
Гайдаренко устал выискивать в сонных шеренгах чернявую шевелюру каптера и недовольно спросил, тряхнув головой: – Дежурный по роте, где Вашакидзе? Ваня расцепил руки за спиной и медленно дотронулся сложенными в щепоть пальцами до расстегнутого подворотничка, подержался за него – застегнуть или нет – и опустил руки, закрыв ворот подбородком, а руками скользяще погладил ремень по окружности. – Ну-ка, сбегай кто-нибудь, по-резвому, за Вашакидзе, – прошипел он первой шеренге. Салабоны все застыли взглядами мимо дежурного, хотя им очень хотелось переглянуться. – Ну что, сбегать некому уже? Постарели все? – С правого фланга выступил на полшага замкомвзвода первого взвода сержант Петренко, натягивая китель на игривую синенькую футболку. Петренко был самый жуткий дед. Шнурки за глаза называли его «зверь». – Иван?! – полувопросительно пропел Петренко. Цветков выкатил глаза: – Попов и Козлов… вашу мать, бегом за Вашакидзе! Они побежали в сторону туалета. Вашакидзе любил после подъема подремать в одной из кабинок. В туалете весело пела вода – кардан (шофер) дежурной машины Коробчик набирал в ведро кипятка, заодно опустив в раковину для ног свои костлявые ступни. В Коробчике было метр девяносто четыре, и под настроение он не раз брался выяснять у командира взвода старшего лейтенанта Шустрякова, не полагается ли ему, боевому шнуру Коробчику, двойная пайка. В роте его звали Хоттабыч за огромный крючковатый нос-шнобель. Попов прошелся вдоль кабинок, заглядывая в каждую запотевшим прыщеватым лицом с толстоватыми бескровными губами, наконец, у самой дальней он замер и сказал Козлову шепотом: – Здесь. Козлов, по привычке сгорбившись, встал рядом. Попов качнул головой в сторону кабинки: – Скажи ему… Козлов надул губы и отвернулся в сторону: – Сам скажи, чего я… «Козел», – сказал про себя Попов и тихо проговорил: – Вахтанг. Потом еще: – Вахтанг… Когда он хотел еще раз сказать, Вашакидзе из кабинки гортанно каркнул: – Пошель на хрен! – Вахтанг, там замполит зовет, рота стоит, – обрадовался Попов, что Вашакидзе проснулся. Каптер подтвердил адресование Попова в известное место. Попов бесшумно цыкнул, оборотившись к Козлову. Лицо у Попова было как кусок мяса – пористое и розоватое, соломенные остатки волос распластались по большой неаккуратной голове. Откликался он на «ж…» и моргал при этом белыми противными ресницами. – Замарал, Вахтанг, рота ждет, понимаешь-нет? – зычно крикнул Коробчик-Хоттабыч, заглушая воду. – Хочешь, чтоб Гайдаренко сюда притопал? – Молчи, сынок! – выпалил из кабинки Вашакидзе. – Сынок у тебя в штанах, – пропел Коробчик, с наслаждением шевеля пальцами ног под горячей тугой струёй воды. – Ж…, – сказал наконец Вашакидзе. – А? – Хрен на! Ты… вот что… Ты один? – Нет. Козлов здесь, – быстро сказал Попов, и Козлов не успел сделать шаг назад, а только взметнул умоляющие круглые брови и выкатил каре-черные глаза, безвольно разлепив губы. – Тада ты, ж…, иди скажи этому раздолбаю, что я сейчас иду. Слышь? – Ага. Попов быстро улизнул. – Козлев? Тот откликнулся только со второго раза: задумавшись, он глядел под ноги и пощипывал пальцами щетину на подбородке – щетина была просто беда. Когда Козлов брился с вечера, к утру у него был вид подзаборного забулдыги – морда была черная. И поскольку поутру салабонам ходить в туалет нельзя, а электробритва Козлова стаяла уже довольно давно, он брился обычно до подъема, укрывшись одеялом, насухую, но сегодня этого не сделал, так как был четверг и баня – утреннего осмотра не предвиделось, оставалось только избежать всех дедов и шнуров, и тогда все будет нормально, главное – дожить до смены. Так думал Козлов, пощипывая подбородок большим и указательным пальцами. – Козлев, мать..! – А? – Хрен на! Спишь, милый? Принеси мне бумаги и смоешь потом. Давай. Козлов сделал уже четыре размеренных шага, вспоминая, где он видел старую газету, когда Коробчик, исковеркав свой голос, прошипел, отдаленно похоже на Козлова: – А пошел бы ты на хрен! Козлов в ужасе оцепенел на выходе, жалко улыбаясь Хоттабычу. Раздалось звяканье – очевидно, потрясенный каптер выронил ремень из рук, и он тяжелой змеей немедленно скользнул в очко. – А-а?! – фальцетом крикнул раздавленный услышанным каптер. – Хрен на! – безапелляционно отрубил Коробчик. Дверь кабинки мигом распахнулась, прозвенев сорванным шпингалетом. Держа одной рукой штаны, другую – на отлете, красный Вашакидзе орал: – Козлев, родимый, ходы сюда! Козлов стоял с дрожащей улыбкой на устах, с надеждой смотрел на Коробчика, хотел что-то сказать, но слова застряли где-то в животе противным нытьем, а Хоттабыч переламывался надвое от хохота, чуть не макая свою голову в ванну, визжал и причитал: – Да он же на тебя болт забил! На тебя – боевого шнура! Сынок отца послал! Понимаешь-нет? Вашакидзе глядел на окаменевшего в немом отчаянии Козлова и на щербатый хохот Коробчика, тяжело дышал и наконец понял: – Ты-и… Дух! Хоттабыч, тварь нерусский! Обизяна! – О… Кто бы говорил, – махал ручищами довольный Коробчик. – Ты сам давно с дерева слез? Возмущенный каптер принялся грузно усаживаться на облюбованное очко, а Козлов вышел на цыпочках из туалета. Ваня Цветков считал роту уже третий раз – не все деды еще встали, а замполит, отчаявшись найти Вашакидзе, пронзительно выкрикивал на левом фланге дежурного водителя Коробчика. – Козел, Козел… Ну-ка запрыгнул в строй! – пробурчал кто-то из не вполне проснувшихся шнурков третьего взвода. Козлов развел правой рукой в сторону, опустив подбородок в надежде, что он так кажется менее небритым, и разлепил толстые губы: – Я к Вашакидзе… ему там… надо. – Суетливо, еще больше ссутулясь, как от занесенной плетки, он выудил из-под вешалки с шинелями старую газету и, размахивая худыми, костистыми руками, зашмякал сапогами к туалету. Вашакидзе столкнулся с ним на пороге и царственно прошагал мимо, величаво глядя перед собой. Козлов просочился мимо мотающего портянки Коробчика и спустил воду в кабинке, повертел с сожалением в руках ненужную газету и медленно засунул ее в жестяной синий кармашек, напряженно слушая шум воды в умывальнике. Лицо его даже заострилось, но маленькие глазки сохранили прежнее, обычное для Козлова выражение – будто всегда болели, и поэтому он постоянно щурился, наваливая на глаза жесткие черные брови, при этом в уголках рта собирались небольшие горькие уголочки-ямочки. |