Онлайн книга «Гибрид»
|
Две девочки вошли в круг и стали бегать на цыпочках. Они махали руками, как бабочки. Тут моя бабушка тихонько сказала: — Ну-ка, ну-ка ступай! Покажись! Я, канешно, стесняюсь. А моя железная бабушка берет меня за шиворот, вот так, и… выталкивает на середину. Что тут со мной случилось, я рассказать не могу. Только ноги сами собой начали вытворять такие штуки! И я помчался по кругу как бешеный. Никого не вижу! Ничего не слышу! Только музыку! Девчонки разбежались. Все захлопали. Быстрей! Быстрей! Я вытащил кинжал, сжал его ротом изо всех сил. И пошел на одних мысочках… После на сцене Дед Мороз вручал подарки. Всем, кто лучше выступил. Мне достался самолетик. Когда я с самолетиком спустился к бабушке, она сказала: — Вот видишь, какой ты молодец! И никогда не надо бояться. А за нами сидела тетя с девочкой, которая танцевала лезгинку. И тетя сказала: — Если бы не этот жиденок, ты бы получила подарок. Но не плачь. Я тебе куплю еще лучше. Бабушка смотрела на сцену и ничего не слышала. А мне стало так жарко. И я сказал: — Давай побыстрей поедем домой. Бабушка потрогала мой лоб и нахмурилась: — А ты не заболел случаем? Я не заболел. Просто мне уже не хотелось здесь оставаться. В Доме искусства. Вечером бабушка всем рассказывала, как я плясал, и удивлялась: — Откуда он только выучился? А я и не выучился. Я просто все делал так, как хотела музыка. Потом я играл в самолетик и думал. Почему чужая тетя так обзывалась? Разве я виноват, что у меня получилась настоящая лезгинка? Дедушка на Рождество так и не приехал. Белое покрывало
Мой мамин дедушка свалился как снег на голову. Никто не ждал. Даже бабушка. Сплю я себе и сплю, на Никицкой. Вдруг открываю глаза — и на тебе! Дедушка! В комнате все хохочут как сумасшедшие. Я, канешно, дедушку узнал сразу. Хотя он сам на себя не похож. На фотографии — видите? Дедушка важный, красивый, ну вылитый Хлестаков. Как говорит тетя Галя. И фамилия у него в театре была другая. Псевдоним! Хвост трубой, кудряшки на голове! А тут оказывается, он совсем лысенький. И ватник грязненький. Но все равно! Это… мой дедушка! Дедушка подхватил меня на руки. Прямо в ночной рубашке. Бабушка сказала, что соловья баснями не кормят. Папочке надо скорей умыться с дороги. Мы уселись за стол и стали есть, что Бог послал в эту ночь. На другой день прибежали все родственники. И у нас был пир на весь мир. Я прочитал свой стих про Мужичка-Сноготка. И дедушка сказал, что из меня получится, дай Бог, артист. А потом все стали просить дедушку тряхнуть стариной. Тогда он встал на середину комнаты, вот так зажмурился и начал рассказывать про свое любимое «Белое покрывало» [1] : Позорной казни обреченный, Лежит в цепях венгерский граф. Своей отчизне угнетенной Хотел помочь он, гордый нрав В нем возмущался: меж рабами Себя он чувствовал рабом — И взят в борьбе с могучим злом, И к петле присужден врагами… Никто! Никогда! Я не слышал, чтобы так читали. Даже по радиву. Все замерли. Я к Ане прижался. А дедушка сразу стал молодой и красивый. Как на фотокарточке. Мать говорила, утешая: Не бойся, не дрожи, родной! Я во дворец пойду, рыдая, — Слезами, воплем и мольбой Я сердце разбужу на троне… Я смотрю на маму. У нее дрожат губы. Если бы здесь был наш рояль! А у бабушки такое лицо — как в церкви. Коль в черном платье буду я, Знай, неизбежна смерть твоя… Но если в покрывале белом Меня увидишь над толпой, Знай — вымолила я слезами Пощаду жизни молодой… В комнате духота. Окна зашторены. Форточку открывать нельзя. Мы ведь на первом этаже. И во дворе все слышно. Гудит набат, бежит народ. И тихо улицей идет, Угрюмой стражей окруженный, На площадь граф приговоренный… Граф ничего не замечает, Вперед на площадь он глядит — Там на балконе мать стоит Спокойно, в покрывале белом! И заиграло сердце в нем! И к месту казни шагом смелым Пошел он. С радостным лицом Вступил на помост с палачом. И ясен к петле поднимался, И в самой петле улыбался… Дедушка молча оглядел всех и тихо сказал: — Зачем же в белом мать была? О, ложь святая! Так могла солгать лишь мать, Полна боязнью, Чтоб сын не дрогнул Перед казнью. Тут все стали хлопать в ладоши. И плакать. Канешно, дедушке больше всего захотелось, чтобы мама поиграла на рояле. Но для этого надо было ехать в Сокольники. А дедушка по Москве гулять не может. За это ему влетит по первое число. Он теперь будет жить в другом городе. Совсем недалеко. В Твери. А к нам приезжать на воскресенье. Только чтобы никто не видел. Псих ненормальный
На Никицкой в Большом доме живет Сумасшедший. Настоящий. Он даже не разговаривает, а мычит. Вот так: «Му-у…» А потом воображает из себя дерево. Растопырит руки и стоит. Даже не пошевелится. Тут в него пуляй чего хочешь. — Псих ненормальный, — говорит про него Дворничиха. — Такой пришьет и не заметит. А бабушка его жалеет. Она говорит: раньше он артистом был. Это у него от несчастной любви. — Ни от какой не от любви, — спорит Дворничиха. — Показали ему в НКВД кузькину мать, вот он и спятил. Небось наклал в штаны-то. Летом он выходит во двор прямо в халате. На ногах у него кальсоны с завязочкой. И рубашка без воротничка. |