Книга Уилт, страница 44 – Том Шарп

— Джентльмены, — вмешался заместитель директора, — полагаю, будет разумнее сейчас оставить распри между отделениями и перейти непосредственно к делу.

Последовало молчание, прерванное доктором Коксом. — Как вы думаете, нельзя убедить полицию сделать какое-то ограждение вокруг ямы?

— Непременно попрошу их об этом, — заверил доктор Мейфилд. Затем они стали обсуждать, чем развлечь членов комитета.

— Я распорядился насчет выпивки перед обедом, — сказал заместитель директора, — да и сам обед надо, по возможности, растянуть, чтобы создать у них соответствующее настроение. Тогда на послеобеденные заседания и останется мало времени, и надо надеяться, они пройдут более гладко.

– Если наша столовая не приготовит на обед, бифштекс в тесте, — заметил доктор Боард.

На этой саркастической ноте собрание закончилось.

* * *

Как и встреча мистера Морриса с корреспондентом газеты «Сандей пост».

— Разумеется, я не говорил полиции, что у меня есть правило нанимать на работу маньяков, склонных к убийству, — орал он на репортера. — Кроме того, все, что я говорил, должно было остаться, как я понял, строго между нами.

— Но вы же сказали, что считаете Уилта сумасшедшим, и что, по вашему мнению, большинство преподавателей отделения гуманитарных наук — чокнутые?

Мистер Моррис с ненавистью посмотрел на репортера.

— Если быть точным, то я сказал, что некоторые из них…

— С придурью? — спросил репортер.

— Нет, не с придурью, — закричал Моррис, — а просто, ну скажем, слегка неуравновешенны.

— А полиция говорит, вы сказали иначе. Они утверждают…

— Мне безразлично, что говорит полиция о том, что я якобы сказал. Я знаю, что я говорил, а чего нет, и если вы подразумеваете…

— Ничего я не подразумеваю. Вы сделали заявление, что половина ваших преподавателей с приветом, и я хочу, чтобы вы это подтвердили.

— Подтвердил? — зарычал Моррис. — Вы приписываете мне слова, которых я никогда не говорил и еще хотите, чтобы я их подтвердил?!

— Так говорили или не говорили? Вот все, что я хочу знать. То есть, если вы высказали ваше мнение о подчиненных…

— Мистер Макартур, мое мнение о подчиненных — мое личное дело. Оно не имеет никакого отношения к той газетенке, которую вы представляете.

— Три миллиона людей познакомятся с вашим мнением в воскресенье утром, — сказал Макартур, — и меня совсем не удивит; если этот Уилт подаст на вас в суд, конечно, если они выпустят его из каталажки.

— На меня в суд? За что, черт побери?

— Прежде всего за то, что вы обозвали его маньяком, склонным к убийству. Заголовки „ЗАВЕДУЮЩИЙ ГУМАНИТАРНЫМ ОТДЕЛЕНИЕМ НАЗЫВАЕТ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ МАНЬЯКОМ. СКЛОННЫМ К УБИЙСТВУ“ потянут тысяч на пятьдесят. Удивлюсь, если он получит меньше.

Мистер Моррис поразмыслил над перспективой оказаться нищим.

— Ваша газета такого, не напечатает, — пробормотал он. — Я имею в виду, Уилт и на вас может подать в суд.

— Ну, нам-то не привыкать к этому. У нас это сплошь и рядом. Мы заплатим, для нас это копейки. Вот если бы вы захотели нам помочь… — Он замолчал, давая Моррису возможность переварить услышанное.

— Что вы хотите знать? — спросил мистер Моррис с несчастным видом.

— Может, какие-нибудь смачные истории с наркотиками? — оживился Макартур. — Ну, сами знаете. ЛЮБОВНЫЕ ОРГИИ ВО ВРЕМЯ ЛЕКЦИЙ. Такое нравится читателям. Еще насчет онанизма и тому подобное. Дайте нам хорошенькую историю, и мы отпустим вас с крючка в деле с Уилтом.

— Вон из моего кабинета! — завопил мистер Моррис.

Макартур встал.

— Вы еще об этом пожалеете, — сказал он и направился вниз в студенческую столовую в надежде собрать грязь о мистере Моррисе.

— Никаких тестов, — сказал Уилт возмущенно. — Они врут.

— Вы полагаете? — спросил доктор Питтмэн, психиатр-консультант из Фенлэндской больницы и профессор криминальной психологии университета. Голова у него была какая-то яйцевидная.

— Полагаю, это очевидно, — сказал Уилт. — Вы показываете мне чернильное пятно, и я нахожу, что оно похоже на мою бабушку, лежащую в луже крови. Вы что, считаете, я так вам и скажу? Что я, идиот? Для этого надо быть полным придурком. Нет, я скажу, что оно напоминает мне бабочку, сидящую на герани. И каждый раз будет то же самое. Я буду думать, на что это похоже, но говорить я буду прямо противоположное. И что это вам даст?

— Можно и из этого сделать кое-какие выводы, — заметил доктор Питтмэн.

— Вам что, для выводов обязательно чернильное пятно? — спросил Уилт. — Доктор Питтмэн сделал пометку относительно интереса Уилта к крови. — Вы можете сделать выводы, просто исходя из формы головы человека.

Доктор Питтмэн с мрачным видом протер очки. Он не любил, когда делали выводы, исходя из формы головы.

— Мистер Уилт, — сказал он, — я здесь по вашей просьбе, чтобы подтвердить, что вы нормальны, а самое главное — решить, способны ли вы, по моему мнению, убить свою жену и поступить с ее телом так отвратительно и бессердечно. Я не хочу чтобы ваши слова как-то повлияли на мой окончательный и объективный вывод.

Уилт озадаченно посмотрел на него:

— Должен заметить, вы не слишком много оставляете себе места для маневра. Поскольку мы с вами отказались от всяких тестов, я полагал, что единственное, на чем вы можете основывать свои выводы, это мои слова. Вряд ли вы способны определить что-то по шишкам на моей голове. По-моему, этот метод слегка устарел, не так ли?

— Мистер Уилт, — сказал доктор Питтмэн, — тот факт, что у вас есть садистские наклонности и вы получаете удовольствие от привлечения внимания к физическим недостаткам других людей, ни в коей мере не заставит меня признать, что вы способны на убийство…

— Очень порядочно с вашей стороны, — сказал Уилт, — хотя, честно говоря, я считаю, что на убийство способен любой при подходящих, вернее, неподходящих, обстоятельствах.

Доктор Питтмэн едва удержался, чтобы не подтвердить его правоту. Вместо этого он улыбнулся одними губами.

— Генри, как вы думаете, вы рациональный человек? — спросил он.

Уилт нахмурился:

— Если не возражаете, я предпочел бы обращение «мистер Уилт». Хоть я и не плачу вам за эту консультацию, но все же предпочитаю официальное обращение.

Улыбка исчезла с лица мистера Питтмэна:

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Нет, я бы не назвал себя рациональным человеком, — сказал Уилт.

— Тогда, может быть, иррациональным?

— Ни то ни другое. Просто человеком.

— Разве человек ни то ни другое?

— Мистер Питтмэн, хоть это ваша специальность, а не моя, но я полагаю, что человек способен рационально рассуждать, однако действует он не всегда в рациональных рамках. Человек — это животное, разумеется, развитое животное, хотя, если вспомнить Дарвина, все животные развиты до определенной степени. Давайте скажем так: человек — это одомашненное животное, временами склонное к насилию…