Книга Оскорбление нравственности, страница 62 – Том Шарп

— Отвечать? — воскликнул коммандант. — Конечно, он не может отвечать. — Ему показалось даже странным, что у кого-то может возникнуть подобный вопрос.

Доктор фон Блименстейн отперла дверь, и коммандант вылетел в коридор. Позади него Веркрамп все еще висел на окне, и глаза его горели яростным огнем, который коммандант отнес исключительно на счет его неизлечимой болезни.

— У него сегодня один из хороших дней, — сказала врачиха, запирая дверь в палату и поворачивая назад к своему кабинету.

— А что с ним? — поинтересовался коммандант, подумав про себя, какими же должны быть в этом случае плохие, трудные дни.

— Легкая депрессия, следствие слишком большого перенапряжения на работе.

— Господи Боже мой, — сказал коммандант, — вот уж легким это я бы никак не назвал.

— У вас просто нет опыта общения с душевно больными, — ответила врачиха. — Вы смотрите глазами неспециалиста.

— Ну, не знаю, — произнес коммандант. — И вы полагаете, он когда-нибудь поправится?

— Безусловно, — ответила докторша. — Через несколько дней он будет как огурчик.

Коммандант Ван Хеерден решил не спорить со специалистом. Со всей вежливостью, продиктованной, в частности, и его внутренним убеждением, что врачу придется иметь дело с абсолютно неизлечимым случаем, коммандант поблагодарил ее за помощь.

— Если возникнет необходимость, не стесняйтесь, звоните мне в любое время, — сказала на прощание врачиха.

Коммандант покинул больницу, страстно молясь в душе, чтобы такая необходимость никогда у него не возникла. Лейтенант Веркрамп продолжал бесноваться в своей палате. В этот день он впервые в жизни попробовал ЛСД. [66]

Если посещение клиники для душевнобольных в Форт-Рэйпире дало комманданту Ван Хеердену возможность заглянуть в иррациональные глубины человеческой психики — что стало для него новым и жутковатым открытием, — то последующие встречи укрепили его во мнении, что за время его отсутствия все в Пьембурге изменилось в худшую сторону. Тридцать шесть человек, что с трудом выползли из камер и теперь выслушивали глубочайшие извинения и искренние сожаления комманданта, уже не производили впечатления выдающихся, внушающих уважение к себе общественных деятелей, какими они были всего две недели тому назад. Первым делом коммандант решил поговорить с глазу на глаз с мэром города, однако глаза у мэра настолько почернели и заплыли, что он ничего не видел. Как объяснил сержант из службы безопасности, произошло это потому, что мэр бился головой о дверь камеры и ударился о дверную ручку. Поскольку, однако, на дверях камер не было изнутри никаких ручек, такое объяснение представлялось маловероятным. Да и вообще мэр был далеко не в лучшем состоянии. На протяжении восьми дней ему не давали садиться, заставляя стоять с надетым на голову мешком, и не давали отправлять ни общественные обязанности, ни личные надобности. В результате он распространял вокруг себя своеобразные запахи, а кроме того, пребывал в заблуждении, будто председательствует на каком-то официальном банкете.

— Я крайне сожалею, что так получилось, — начал коммандант и поднес к носу платок.

— Для меня большая честь присутствовать на этом собрании, — вяло пробормотал мэр.

— Я хотел бы принести мои… — продолжил коммандант.

— Самые искренние поздравления по… — перебил его мэр.

— По поводу этого прискорбного случая, — сказал коммандант.

— Не каждому из нас достается честь…

— Когда вас посадили под замок…

— Послужить общественному благу наилучшим образом…

— Подобное больше не повторится.

— Я искренне надеюсь…

— О, черт… — коммандант окончательно запутался и замолк. В конце концов с помощью трех охранников мэр подписал заявление, что не имеет жалоб по поводу обращения с ним, — заявление, которое он не мог ни прочесть, ни даже просто увидеть, — и выразил благодарность полиции, предоставившей ему на эти дни свою защиту. После чего мэра вынесли в уже поджидавшую «скорую» и отпустили домой.

Другие заключенные не проявили, однако, такого же здравомыслия, а один или два приняли комманданта за нового, еще более изощренного следователя.

— Знаю, чего вы от меня хотите, заявил управляющий «Барклайз бзнк», когда его ввели в кабинет комманданта. — Хорошо, признаюсь. Я — член англиканской церкви и коммунист.

Коммандант испытывал некоторую неловкость, глядя на управляющего. Лицо у того было все в ссадинах и кровоподтеках, колени непрерывно сводило судорогой от долгого стояния.

— В самом деле? — с сомнением в голосе переспросил коммандант.

— Нет, конечно, — ответил управляющий, вдохновленный этой ноткой сомнения. — Я практически почти не хожу в церковь. Только вместе с женой, когда она на этом настаивает, а она у меня баптистка.

— Понимаю, — сказал коммандант. — Но вы — коммунист?

— О Боже, — простонал управляющий, — разве мог бы я возглавить банк, если бы был коммунистом?

Коммандант пододвинул ему бланк расписки, снимающей с полиции всяческие претензии.

— Распишитесь, и мне будет безразлично, кто вы, — раздраженно буркнул он. — Если не подпишете, я вам предъявлю обвинения в подрывной деятельности.

— В подрывной деятельности? — ужаснулся управляющий. — Но я же не совершил ничего противозаконного.

— По вашему собственному признанию, вы мочились с плотины Хлуэдэм. По закону 1962 года это является подрывным актом.

— Помочиться с плотины?

— Загрязнение общественных источников водоснабжения. По закону за это полагается смертная казнь.

Управляющий поставил свою подпись на бланке, и его проводили к выходу.

Когда коммандант закончил аналогичные процедуры со всеми задержанными, был уже поздний вечер. У него, однако, так и не сложилось представления, что могло послужить причиной потрясших город взрывов. Правда, после того как взорвались страусы, повредя попутно немало общественных мест, новых взрывов в городе больше не было. Но общественность обрела бы полную уверенность в своей безопасности лишь после того, как были бы задержаны виновники прежних взрывов. Коммандант вышел из тюремного здания, уселся в машину и приказал Элсу ехать в полицейское управление.

Поднимаясь по лестнице и проходя мимо стола дежурного, где сейчас один из полицейских опрашивал человека, у которого угнали машину, коммандант внезапно понял всю сложность положения, в котором он оказался. Ему предстояло поддерживать порядок и безопасность в городе, где вся полиция была полностью деморализована. Он должен был бороться против неизвестных заговорщиков, обладавших столь отлаженной организацией, что они располагали возможностью делать свои бомбы из взрывчатки, украденной в самой же полиции. Кроме того, за исключением трупа, обнаруженного в туалете кинотеатра. «Мажестик», они не оставили ни единого следа. Справиться с подобными задачами в таких условиях не смог бы и самый выдающийся полицейский. Коммандант Ван Хеерден не страдал иллюзиями и знал, что сам он — не выдающийся.