Книга Тутти. Книга о любви, страница 40 – Олеся Николаева

– С тазом? У меня на нем шарф… Боюсь, что таз у меня совсем плохой. Самое слабое место.

– Это плохо… А что он – подтекает? Прохудился совсем?

– Не-ет, просто искривленный, перекошенный.

– Старый, что ли, совсем? – буркнул Андрюша. Катюша ему положительно нравилась.

– Нет, не то чтобы такой уж старый. Но – знаете, тяжести приходится таскать.

– Ладно, посмотрим, что там у вас за таз такой. Может, сгодится еще.

– Так что – снимать шарф?

– Да уж шарф мне совсем ни к чему. Но если таз пришел в полную негодность, тогда можно – ведро.

– Как ведро! Ведро-то – зачем?

– Лишь только весь воздух выйдет – тут же и вода забулькает, закапает, а потом как ливанет.

– А откуда же вода?

– Как откуда? Их тех же отверстий. После воздуха сразу же и вода. Она может быть и желтая, и мутная, и грязная… Целая лужа может натечь. Но эту воду обязательно нужно прокачать и спустить. Но она весь пол может залить. Так мы ведро подставим, – деловито объяснял Витте. Катюша нравилась ему все больше и больше.

– Я и не предполагала, что это такой трудоемкий и кропотливый процесс! А где вам удобней этим заниматься? – уже обреченно спросила Катюша. – На диване или на столе? Или прямо на ковре?

– Да зачем на ковре-то? Ковер отогнем, чтобы не залило. Так и будем двигаться по всем комнатам. В подвал, в котельную спустимся…

Катюша, ни жива ни мертва, проговорила сдавленным от ужаса голосом:

– В подвал?! Может, не надо? Туда ступеньки крутые, свет тусклый. Там вообще приткнуться негде, пол вообще бетонный, ледяной.

– Это ничего, – подбодрил ее Андрюша, – место-то всегда можно найти, можно устроиться и на бетонном полу. А что я не увижу, там на ощупь. Простучу все как следует, подкручу все сочленения.

– А как вы думаете, за один раз – получится?

– Конечно! Как вода пойдет, так сразу все протоки и рукава наполнятся, а система и разогреется. Совсем другая жизнь начнется! Котел, кстати, как? Котел – всему голова. Исправен?

Бедная Катюша, которая все это переводила на язык лютого костоправа, почему-то решила, что котлом он иронически называет ее голову, и потому ответила, даже и не без самоиронии:

– Варит пока. Хотя, может, с вашей точки зрения, и не вполне исправно.

– Плохо, – вздохнул Андрюша, – тогда надо и его подкрутить, чтобы зафурычил. А не капает? не подтекает?

– Бывает, – Катюша шмыгнула носом. – Особенно если сильный мороз.

– А шумит?

– Иногда шумит, – грустно призналась Катюша.

– Это хорошо, значит, огонь там все-таки горит, – обрадовался Витте.

– Да какое горит! Так – еле теплится, тлеет: то потухнет, то погаснет.

– Вот этого я и боялся, – вдруг вскинулся он. – Как бы не пришлось его вообще откручивать и менять.

– Это как? – ахнула она. – Совсем менять?

– Ну да, эту рухлядь долой на свалку, а новый вместо него.

– Так где я вам новый-то возьму? – Бедная женщина залилась слезами.

– А это уж пусть другие позаботятся. Вам-то что? Сегодня вы – здесь, а завтра – вы уже там.

– Вы намекаете, что все настолько уж плохо?

– Конечно, если газы там скопились, так запросто может в любую минуту рвануть, – беспощадно констатировал Андрюша, который был уже почти совсем влюблен. – Ну ладно, приступим.

И Андрюша открыл свой портфельчик и вытащил из него большой разводной ключ.

Катюша, которая начала было разматывать на себе накидку и шарф, вдруг замерла:

– А это еще зачем?

– Ну, не все же одними пальцами можно сделать! Там есть такие местечки, куда без инструмента и не дотянешься. К тому же и заскорузло, небось, все.

И он, отвернувшись, опять принялся рыться в своем портфельчике.

А Катюша тем временем, постанывая от боли, дрожа и ежась от холода, сняла с себя свитера и брюки и осталась в трусиках и бюстгальтере.

– А лифчик – что, тоже снимать? – стыдливо пискнула она.

И тут Андрюшка повернулся к ней. С разводным ключом в руках. Человек чистый и целомудренный. И, увидев ее вдруг в таком срамном виде, от неожиданности закричал, почему-то тряся в воздухе этим огромным ключом.

Но и она, когда он так внезапно и пронзительно закричал, размахивая страшным ключом, тоже принялась голосить. И так они стояли друг против друга и вопили безумными голосами…

И в этот самый момент вернулся Катюшин муж.

…Нет, ну все, конечно же, выяснилось, все даже пробовали обратить это в шутку, Катюшин муж показал Витте горящие окна моей дачи, до которой мой друг не доехал всего-то каких-нибудь три десятка метров, и Андрюша, уступая дорогу «Тайоте Камри», потрясенный и угнетенный, пришел ко мне. Сил у него на повторное открывание чемоданчика с инструментами уже не было, воздух спускать он был не в состоянии, равно как и осматривать котел. Поэтому мы просто сели ужинать в холодном сумрачном доме, выпили с моим мужем коньяка, добились от Андрюши, чтобы он все-таки как следует посмеялся, оставили его ночевать, и на следующее утро он уехал с миром, чтобы опять пропасть на полгода. И все-таки, мне кажется, где-то в глубине души у него осталось ощущение, что все знакомства, не только устроенные ему мной, но и как-то, хотя бы даже косвенно со мной связанные, не сулят ему удачи в личной жизни. Поэтому он решил действовать самостоятельно.

И вот примерно через полгода звонит мне Андрюша, радостный, умиротворенный:

– Представь себе – я женюсь.

– На дворяночке? – не выдержав, съехидничала я. – На Екатерине или Елизавете?

– Перестань издеваться. Я ее сам выбрал. Ее зовут Валентина. Скромная девушка. Из Тулы. Я с ней в поезде познакомился. Хочет учиться на менеджера или на модельера. Сирота. У нее на свете есть только дядя. Дядя Боря. Мы с ним уже встречались – хороший мужик, надежный. Народный такой, простой. Обещал взять на себя организацию свадьбы в «поплавке». Я ему только деньги дал, а так он все сам устроит. А пока я хочу тебя с твоим мужем позвать… на смотрины. Ну, родители же у меня умерли, а ты моя крестная мать, муж у тебя – священник. Как хорошо – невеста, жених, дядя Боря, крестная мать и батюшка. А потом твой муж нас и повенчает. Валентина даже готова покреститься. А я уже ей кольцо подарил – фамильное, с бриллиантом.

…Муж мой заболел сильнейшим гриппом, мне пришлось идти на смотрины одной. Валентина оказалась именно той – «девушкой мечты», прозревая которую, еще совсем юный Витте слагал ночами стихи. На нее можно было полюбоваться. У нее было все – даже это непонятное «платье рюмочкой»: вроде бы иррационально – ибо как это можно себе представить? – а я поразилась – как точно: «платье рюмочкой» и «одуванчик духов». Ресницы огромные, глаза полуопущенные, полуулыбка, легкий румянец, волосы узлом, скромно уложенные на затылке. И – все время молчит. Легонько тронула мою руку при знакомстве, и – роток на замок. Зато дядя Боря – душа-мужик, морда красная, чуб такой задорный возвышается на голове, то ли завгар, то ли военрук бывший, сразу – с порога мне: