Онлайн книга «Загул»
|
Но и по выходе из метро им, оказывается, еще надо топать вдоль какого-то желтого проспекта, к ночи уже обмелевшего, но хранящего еще дневной смрад. Наконец Шерстяной сворачивает налево в большую арку. Приятели попадают в квартал каких-то тяжелых, мореного кипича больших домов. – Престижный район, – сообщает Шерсть с гордостью, – только что не в центре. Через минуту они входят в подъезд, где Игорю в нос ударяет сильнейший запах кошачьей мочи. – Дыши глубже, враз протрезвеешь, – советует Шерстяной. Громыхающий лифт с остекленной клетью и складными троллейбусными дверями медленно едет на шестой этаж. Здесь лестничная площадка, на которую выходят несколько квартирных дверей. Все они добротно обиты и снабжены затейливыми бронзовыми номерами – кроме одной, к которой и направляется Шерстяной. Он толкает дверь плечом, и она отворяется, ибо не заперта. – Вот мы и дома, – говорит он. В прихожей на проводе, сплетенном в косичку, свисает лампочка, но она едва светит сквозь абажур из пыли. Вдоль стен навален разнообразный хлам, и почему-то много картонных коробок с надписью “Maroc”. – Ты что – мандаринами торгуешь? – интересуется Нефедов. – Не я, – Шерсть машет рукой. – Вообще-то, здесь общежитие Московской филармонии. Тут вот конферансье живет, но он сейчас на гастролях; а тут Гамлет, танцор… А вот ту-ут… Шерсть дергает за ручку дверь, но в отличие от входной эта оказывается запертой. – …тут мы проживаем с Марыськой… – договаривает он. – Только где ж она шляется?.. Вынужденный действовать ключом, Шерстяной все же открывает дверь и впускает Нефедова в комнату. Он щелкает в темноте выключателем… и взгляду Игоря предстает помещение, которое лишь с большой натяжкой можно назвать жилым. Интерьер шерстяновской комнаты составляет рыжий увечный гарнитур с инвентарными номерами на каждом предмете, списанный, наверное, из Дома колхозника. Лампочка здесь висит такая же голая, как в коридоре, а стены украшены одной только старой афишей Аллы Йошпе со Стаханом Рахимовым да каким-то бурым звездообразным пятном, тоже, очевидно, давнишним. Нефедов оглядывается в недоумении. – Странно все это… – бормочет он. – Что тебе странно? – Гамлет, филармония… Ты-то как здесь оказался? Вроде не поешь, не танцуешь… И что это за Марыська? Ты мне о ней не рассказывал… – Темный ты, Гарик, – снисходительно усмехается Шерсть. – По-твоему, в филармонии только танцуют? Марыська, например, работает оформителем. – А ты? – А я… Черт, куда же она запропастилась?.. Впрочем, отсутствие сожительницы и, как подозревает Игорь, хозяйки комнаты планов Шерстяного не меняет. Он усаживает Нефедова на продавленную кровать и принимается хлопотать, накрывая на стол. Из платяного шкафа он извлекает бутылку с надетым на горлышко пальцем от медицинской перчатки. – Ректификат, – поясняет он. – Марыська из типографии таскает. На бутылке действительно заметны графитовые дактилоскопические узоры. Отлучившись из комнаты, Шерсть приносит кусок вареной колбасы в бумаге и коробочку шпрот. – Наши или Гамлета?.. – сомневается он, разглядывая коробочку. – Ну, пусть будут наши. Убранство стола довершают две щербатые чашки без ручек и облупленный эмалированный чайник. Товарищи разливают ректификат по чашкам и разбавляют его водой из чайника, отчего жидкость сразу делается теплой. – Ну, поехали! – командует Шерсть. – За твое отцовство – ура! Проглотив свою порцию, Нефедов сжимает челюсти, пережидая рвотные позывы. Кроме тошноты, он не чувствует ничего – ни горячей волны в теле, ни хмельного одушевления… – Повторим? – предлагает Шерстяной. – Давай… – вяло соглашается Нефедов. Они повторяют заход, и ровно с тем же результатом. – Ну, как тебе? – спрашивает Шерстяной. Игорь морщится, подавляя спазм. – Гадость, но пить можно. – Я не про спирт, а про мои апарта́менты. По-моему, здесь ништяк. Нефедов снова оглядывает комнату. – Жить можно… хо… хотя и гадость. – Э! Да ты языком уже не ворочаешь, – замечает Шерстяной. – Силен Марыськин ректификат! Давай по полчашечки – и антракт… Приятели выпивают еще по полчашки, после чего у Игоря действительно отнимается язык. Зато Шерстяной болтает о чем попало: о том, что Марыська его – полячка и очень умная женщина, а что Гамлет – голубой, хотя и родом из Абхазии. И что коробки, наваленные в коридоре, принадлежат как раз этому Гамлету, потому что он из абхазских мандаринов делает марокканские. Много чего Шерстяной успевает сообщить Нефедову, прежде чем и сам теряет способность связно формулировать. В разговоре их наступает пауза, которая, затянувшись, вполне могла бы перейти в обоюдный сон. Если бы… Если бы дверь неожиданно не отворилась и в комнате не объявились новые лица. Первой заходит девушка или молодая женщина небольшого роста и неяркой внешности. Следом показывается длинноволосый брюнет с непропорционально развитыми ляжками. Можно не спрашивать, кто из них кто. – Марыська!.. – с преувеличенной пьяной радостью восклицает Шерстяной. Он встает из-за стола и делает шаг навстречу подруге… но внезапно ноги его подкашиваются, и он падает на четвереньки. – Оп-ля! – говорит Марыська. Шерсть поднимается с пола, но лишь затем, чтобы, зажав рукой рот, опрометью выбежать из комнаты. Марыська провожает его невозмутимым взглядом и оборачивается к Нефедову. – Давно тут сидите? – спрашивает она. Игорь отвечает невразумительным мычанием. – Понятно, – говорит Марыська. К столу, поигрывая ляжками, подходит брюнет. – Гамлэт, – представляется он и пожимает Нефедову руку. Игорь в ответ опять мычит. Однако он замечает, что Марыська с Гамлетом пришли не пустые. У них с собой пакет, полный банок консервированного пива. Выставив банки на стол, Марыська расправляет пакет и вешает на стенной гвоздик. На пакете – потертый рисунок в виде эмблемы «Мальборо», так что в комнате становится одним украшением больше. Хозяйка вручает Нефедову банку с пивом. – Финское, – значительно сообщает она. Игорь, пытаясь сосредоточиться, рассматривает банку, затем неумело дергает чеку… и заливает себе штаны. – Оп-ля! – говорит Марыська. Они с Гамлетом хихикают, но тоже оба обливаются. Пить прямо из банок не очень удобно, но Марыське нравится. – Умеют капиталисты делать… – отрыгнувшись, уважительно замечает она. Тем не менее градуса в замечательном пиве явно недостает, так что в дальнейшем его приходится смешивать с ректификатом. |