Книга Сергеев и городок, страница 37 – Олег Зайончковский

— Ладно, давайте на кухню, что ли… Тома, есть там у тебя?..

— Не надо, мы с собой принесли, — поторопился сообщить Безукладов.

Тома оживилась:

— Проходите, ребята… А у Гены сегодня повод есть — да, Ген? Он заказ удачный спихнул.

Гена молча подтвердил.

Потянулись на кухню. По дороге Колька споткнулся о большую гирю.

— Ого, — усмехнулся он. — Сам поднимаешь или рабочих заставляешь?

Бок опять фыркнул и переставил гирю.

— Он у меня жилистый, — с улыбкой заметила Тома и добавила: — Хотя и маленький…

Бок не выдержал:

— Отстаньте от меня!

Тома захлопала трехэтажным холодильником. Кухня бизнесмена сияла белизной, как зимний день, только время подмигивало в проталинках разных дисплеев. Однако вскоре полные руки хозяйки расцветили стол; потеплело и в душах… Слюнявая морда Карла легла между закусками с выражением печали и лукавства.

Выпили за встречу, за Генкин заказ, и наступила пауза. Безукладов оглядывался.

— Однако маловата кухня — для такого деятеля, — заметил он. — Строиться не думал?

— Строиться — имеешь в виду дом? Дом я уже построил, летом переезжаем.

— Мы еще две квартиры купили, — похвастала Тома. — На нашей площадке.

— Это еще зачем?

— На всякий случай… Их соединить можно.

— Понятно…

Выпили опять. Бок помалкивал, очевидно соображая, по какому все-таки случаю гости. Тома решила поддержать разговор:

— Ну а вы-то как живете? Сергеев, говорят, ты с женой развелся…

Сергеев вздрогнул:

— Что за бред?

— Ну… — Тома замялась, — вас давно вместе не видели.

— Просто я стал из дома редко выходить.

— Сиднем стал? — Бок нахмурился. — Смотри, весь век просидишь… Зачахнешь, как этот вот, — он кивнул на Кольку.

— Ничего я не зачах! — огрызнулся Безукладов.

— Нет, уж ты мне поверь, — внушительно возразил Генка. — Снесут скоро твою мастерскую, и тебя вместе с ней.

— Такие, как ты, снесут — людоеды!

— А потому что нельзя думать только о бабах.

Они заспорили, а Сергеев задумался о своём. Странный вопрос задала ему Томка. «Зря я все-таки с женой сегодня не поехал», — пожалел он.

Пора, однако, было переходить к делу.

— Генрих!.. Ген, извини, что прерываю… Помнишь, ты в молодости дисками фарцевал? Ну, пластинками…

— Пластинками? — Генка насторожился. — НУ И ЧТО?

Попросить тебя хотел… Если у тебя что-нибудь осталось и если не жалко, конечно, отдай мне.

Бок удивился:

— Кому они сейчас нужны — теперь у всех «си-ди».

— Вот, как видишь — мне понадобились.

— Понятно… — пробормотал Генка, но в глазах его читалось недоумение. — Ты знаешь, старик, я вообще-то хлама в доме не держу.

— Понятно, — сказал уж? Сергеев.

Теперь можно было вежливо отваливать, тем более что Безукладов заскучал от Генкиной правды-матки. Они было начали собираться, но Тома, порозовевшая от вина, стала упрашивать:

— Останьтесь, ребята, ведь в кои веки…

Они вопросительно взглянули на Бока.

Генка развел руками:

— Хозяйка просит…

Сам он тоже подозрительно зарумянился — ему, очевидно, хотелось «продолжения банкета». «С чего бы?» — вскользь подумалось Сергееву.

В итоге они «зависли» у Боков — без пользы для предприятия, но, кажется, с пользой для души. Приходили Генкины рабочие и были отправлены восвояси. Безукладов бегал за водкой и вместо одной, естественно, принес две бутылки. Сервировка стола становилась все более свободной; все больше кусков летело в розовую Карлову пропасть.

Наконец круглые Томины щеки улеглись на подставленные ладони.

— Ребята, может, хватит нам трепаться. Сто лет Гена не пел… я уж и забыла, что выходила за музыканта.

Бок смущенно отнекивался, но потом все-таки принес гитару.

— Ну вот, а сказал — хлама не держишь, — съехидничал Безукладов.

— Еще подколешь — и петь не буду, — предупредил Генка.

В юности, получив музыкальное образование прямо во дворе и усвоив необходимые аккорды, деятельный Бок организовал в нашем городке вокально-инструментальный ансамбль. С тех пор он без ложного стыда носил у ровесников титул музыканта. Впрочем, как убедились Колька с Сергеевым, щипать гитару он еще не разучился — пел и играл вполне душевно, а компания, как могла, подтягивала. Сам расчувствовавшись, Генка внезапно прихлопнул ладонью струны и выпил не в очередь. Потом посмотрел на приятелей с пьяным вызовом:

— Вы, небось, думаете, что Бок зажлобился — мол, у него одни бабки на уме?

— А то нет! — усмехнулся Колька.

— А вот и нет! Для кого я стараюсь, о ком думаю? О детях да вот о ней! — он кивнул на Тому.

Сергеев поднял голову:

— Правда, Том, это он о тебе печется?

Тома засмеялась:

— А как же — печется! У него даже в записной книжке написано: «Не забыть приласкать Тому».

Генка обиделся:

— И ты с ними заодно! Все, не буду вам больше петь.

— Ну спой!

Пели еще.

Расходились поздно. Генриха развезло; он порывался провожать, а Тома, смеясь, его удерживала: s —.

— Куда ты пойдешь, такой пьянющий!

«Чему она радуется? — подумал Сергеев. — Генке нельзя столько пить».

С Безукладовым они расставались на перекрестке.

— Ты давай… осторожно, — напутствовал Кольку Сергеев.

— И ты… смотри под ноги.

Мерзлая дорога била в пятки; сугробы перегораживали путь. Однако Сергеев счастливо избежал их предательских объятий и вскоре достиг своего дома. Поперек подъезда стояла чья-то большая иномарка, но, обойдя и это препятствие, он поднялся на третий этаж, разобрался с замком и оказался наконец в собственном жилище. В квартире горел свет; посреди передней красовались чужие мужские ботинки. Заглянув в комнату, Сергеев увидел сидящего на диване лощеного господина, в котором не сразу признал бывшего жениного одноклассника Гарика Моргулиса.

— Приве-эт, — удивленно протянул Сергеев. — Так это твоя лайба там… пройти не дает?

— Привет. — Моргулис привстал и протянул руку. — Ты не волнуйся, мы сейчас уезжаем.

Сергеев нахмурился:

— Кто это «мы» и куда это вы уезжаете?

Из спальни показалась жена — в макияже и одетая «на выход»: