Книга Акимуды, страница 100 – Виктор Ерофеев

– Мы дрались из-за Стеллы. – Платон поднялся с пола и стал отряхиваться.

– Из-за Стеллы?

– Ну да, – кивнул Тихон.

– Любовь побеждает смерть! – искривился рот Платона.

– Любовь? – переспросил я.

– А что тут удивительного? – раздался женский голос.

Стелла вышла из тени. Она была с ярко-красными губами, в агрессивно-сексуальном черном платье.

– Мне нравится, что эти кобели дерутся из-за меня.

– Это часто повторяется? – удивился я.

– Раз в неделю, – кивнула Стелла. – Я сплю с победителем.

– И кто победитель? – спросил я.

Платон и Тихон вытянули шеи.

– Платон, – ответила Стелла. – Он прав. Любовь побеждает смерть!

171.0

<НЕЙТРАЛИТЕТ>

После драки, как это бывает у русских людей, помощники разговорились. Мы остались в подвале. Я поставил на полусломанный стол булытку «Белуги». Включили электрическую лампу с оранжевым абажуром. Платон пил водку не так, как мы. Он пил ее с удовольствием, как будто вкусную родниковую воду, радостно принимая ее вовнутрь, без всякого чувства вины, и потому хмелел добродушно, озаряясь водочным светом. Тихон же опорожнял напиток с кряканьем, как будто проталкивал его в горло, виня себя в этом проталкивании. Что касается меня, то я пил водку нейтрально, за компанию. Платон оказался неглупым человеком.

– Я понимаю ярость мертвых людей, – сказал он, рассуждая о Мертвой войне. – Мы ступили на землю чужой цивилизации. Вы оказались людьми с длинными руками, которые вытянулись при помощи ваших девайсов, с загребущим сознанием, но малосодержательным. Мы попали в хитрую цивилизацию. Слова здесь ничего не значат. Я тоже вас бы с удовольствием вешал на фонарных столбах.

– Однако наши люди быстро снюхались, – возражал Тихон.

– Страна всегда была заражена люмпенской идеологией, потому и сошлись.

– Но и мы с тобой сошлись, – настаивал Тихон.

Платон тонко улыбнулся.

– Ваш язык вызывает отвращение, – сказал он.

– Но все-таки есть много общего, – вмешался я. – Это общая апелляция не к разуму, а к расплывчатому духу. Это вечное повторение пустых слов. Но вы оказались более неуступчивыми. Вас трудно переубедить.

– Может быть, – согласился Платон. – Мы более простодушны, оттого и верим в то, что говорим.

– Но вы тверды вплоть до жестокости, – сказал я. – Вы сентиментальны, но жестоки.

– А вы развратны в своих мыслях, нравах, поступках. – Платон с удовольствием выпил еще одну стопку водки. – Почему все мертвяки, – он употребил именно это слово, – засланные сюда, родились не раньше тысяча восемьсот восьмидесятых годов? Те бы не выдержали культурного шока, не совместимого с жизнью!

– Но вы готовы рассматривать смерть как допустимое явление, у вас дети мерли, как кошки… – начал было Тихон.

– У нас Ставрогин из «Бесов» мучился от нарушения запретов. Простак! Повесился! Ваши живые бесчувственны.

– Мы по-разному бесчеловечны, – выпив водки, сказала Стелла.

Я сохранял нейтралитет: я не знал, нужно ли физическое бессмертие для людей – смерть дисциплинирует. Но неужели такая идейка – это все, что я могу выдавить из себя при всей своей вооруженности культурой? Я примитивен, как деревенский поп или дворовая собака. Я бьюсь об стену головой, но когда стена рушится – за ней открывается пустота. Однако Лядов не отказывается от физического бессмертия.

– Бессмертие – это моя профессия. Если какие-то мелкие боги склоняют меня к отказу, я просто перестаю в них верить.

172.0

<МОИ АКИМУДЫ>

Я видел сон. Акимуды состоят из ста пятидесяти четырех островов. Я посетил русский остров. На нем ездят машины, которые заправляют молоком кокосовых орехов. Кокос всегда в цене. Власти окружили кокосовые плантации колючей проволокой. Кто близок к кокосам и кокосовому правительству – тот сам в цене. Островом управляет кокосовый король. Мелкий, злобный человек, который считается секс-символом острова, он любит спорт и спортсменок. От спортсменок у него родилось много детей, но он отрицает свое отцовство. Он одаривает местных жрецов кокосом – мечтает о симбиозе кокосовой религии и кокосового государства. Народу достается в основном скорлупа. Народ получает скорлупу как королевский подарок. Народ пытается ее грызть, от этого у всех выпали зубы. Чиновники острова воруют друг у друга кокосы. Правоохранительные органы острова живут, промышляя кокосовым алкоголем. Кокосовая водка – акимудская валюта.

Все спились, ничего не делают, грызут скорлупу. Жрецы строят храмы из кокосовых пальм. У них есть кокосовый бог. Они только не знают, кто он – этот дух кокосового ореха.

Чиновники Акимуд встречают друг друга здоровым кокосовым смехом. Он стал отличительной чертой кокосового начальства. Начальство гогочет. Оно стремительно куда-то несется. Лучший тот, кто быстрее едет. Садятся жрать и гогочут, подкалывая друг друга. Это считается – хорошо провести кокосовый вечер. Акимудские красавицы ходят в кокосовом прикиде. В платьях из листьев кокосовых пальм. У них кокосовые тампоны. В кинотеатрах показывают кокосовые фльмы. Ничего другого на острове нет.

173.0

<ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ БЕНКЕНДОРФА>

БЕНКЕНДОРФ. Если они ставят веру выше денег, мы проиграли. Не надо было их недооценивать. Каждый день гибнут знаковые люди. Ученые. Врачи. Художники. Посланная нами охрана выдает их и сама убивает. Расправы участились, и мы не можем их больше контролировать.

Остановить это нельзя.

Я. Они должны дойти до самого конца, до нового Нюрнбергского процесса. Черная сотня становится символом России. Мрачный взгляд на людскую реальность.

Самсон-Самсон – мой бывший ученик с конским хвостом на голове – предложил мне покаяться либо уехать. Он говорил со мной с особой смесью доброжелательства и пренебрежения.

– Веничке мы ставим памятник – он прародитель русского фашизма. Уважаемый человек.

– Ты с ума сошел! Он – протестный писатель!

– Верно! Он – враг либерализма.

– Самсон, он алкологик. Как и ты! Только в этом ваше сходство.

– Прошу со мной в таком тоне не говорить! Времена изменились. Теперь я задаю вопросы, и на моей стороне народная правда. Бенкендорф – вонючка. Жидовский выкормыш. Я назначен на его место.

С Бенкендорфа сняли его nickname, и под этой верхней одеждой оказалось ничего не значащее имя-отчество, вроде Ивана Матвеевича или Руслана Зовеновича. В один миг опал его роман, и в полном одиночестве, сидя в машине, он набрал меня, потому что звонить уже было некому, позвонил и сказал:

– Это – я! До свидания.