Онлайн книга «Акимуды»
|
– Долой! – Многотысячная толпа с разноцветными флагами принадлежности к разной совести так громыхнула словом «долой!», что небо покрылось взлетевшими от испуга птицами и стало черным. Мне припомнился тот день, когда выли московские сирены, загоня живых под землю. Теперь настало время выть мертвым. Кто виноват в том, что живая Россия проснулась? Еще недавно она мирно похрапывала, и казалось, жизнь умерла в ней на долгие годы. Кто мог предвидеть, что в снегопад на улицы выйдут толпы живых людей? Ни один человек в мире. В России время то мерится вечностью, то несется с окаянной скоростью. Я думал, я знаю, что будет с Россией через десять лет; теперь непонятно, что случится завтра. Мы жили при царском самодержавии, при сталинском самодержавии, нам казалось, что мертвые переживут нас. Когда Главный вернулся, чтобы возглавить мертвецов, все так или иначе сжились с мыслью, что это – судьба страны. Вдруг русская демократия полезла из-под земли, как те же самые мертвецы на станции метро «Маяковская», и это ее явление шокировало не только власть, но и саму русскую демократию. Власть сама виновата в том, что народ повалил на митинги. Идеологией Главного до Мертвой войны стал торг: обмен лояльности граждан на свободу частной жизни. Мы получили невиданную в России возможность выбирать себе стиль жизни. За годы Главного эта свобода нас развратила. Нам захотелось большего, чем просто частной свободы. Стоя в пробках и сидя в кафе, мы заражались вредными мыслями о том, что мы хотим хотеть. Но представим себе, что Главный сойдет с ума и даст нам свободу. Если кто хочет в России либерализма, то это должен быть захват власти, а не выборы. А после захвата – жесткий режим либерализма. При Екатерине Великой в России начался картофельный бум. Никто не хотел ее сажать. Крестьяне бунтовали. Картошка – хорошая вещь, но незнакомая. Царица насаждала картошку силой. Собственно, то же самое ждет русский демократический либерализм. Его можно насадить пока что только силой. – Алло, старик! – В разгар моих размышлений о судьбах родины на революционной трибуне в телефоне возник голос Лядова. – Привет! – Старик, меня только что выпустили из тюрьмы! – Поздравляю! Как там было? – У меня было точное ощущение déjà vu! Мы столько раз ругали наши тюрьмы, которые плакали по нам, что мне показалось, что я уже там сидел. Все было один в один. Никаких отклонений от ужаса. – В тюрьме тоже командуют мертвяки? – Какие мертвяки? Только такие оголтелые мистики, как ты, верят в загробные сказки. Я, как биолог, тебе говорю: нормальные живые садисты! Я стоял на трибуне и видел невозможное: десятки тысяч людей. Кто вы? Будущие эмигранты, будущие кухонные зубоскалы, будущие раздавленные насекомые или будущие победители? – Ты будешь выступать? – спросил Денис. Я приготовился выступать. Что я собираюсь сказать народу? 188.0 <ВСЁ ИЛИ НИЧЕГО> …………………………………………………………………………………………………………………………………….. 189.0 <ОТОЗВАТЬ!> – Папа нас все-таки отзывает! – Акимуд в полном расстройстве вошел в спальню к Лизавете. Лизавета полулежала в пурпурной постели на высоких подушках и, обнаженная, читала «Mein Kampf». Она отложила книгу и посмотрела на мужа: – Отзывает? Он что, рехнулся? В такое время! – Я именно об этом ему написал! – Странно. Твой папа за кого? Акимуд помолчал. – Лиза, что ты несешь! Это – богохульство. – Цыпленок! Русская идея требует русского бога, а не кого-то там извне, из Солнечной системы. Все это слишком абстрактно и пахнет либеральным гуманизмом. – С женщинами трудно спорить, – вздохнул Акимуд. – На самом деле я просто устал. – Цыпленок! – Я – утка, а не цыпленок! – уточнил Акимуд. – Ника, воскреси Зяблика, – появился я на пороге. – Да подожди ты! Лизавета, не прикрывая своей наготы, укорила меня, что во всем виноваты мои страхи. – Не было бы твоих страхов – не было бы и Акимуд, – сказала она. – Поехали с нами? – Зачем? Зачем мне эта акимудская пустыня? – У тебя превратные представления. – Я не населяю ад своими личными врагами, не свожу с ними счеты. В России жизнь как на войне – страшно, но каждую минуту надо уметь делать выбор. Если Россия тебя кинет, ты отойдешь, обогащенный знанием. – Зяблик считала ее просто-напросто хамской страной. – Это зверинец. В Южной Африке есть огромный зоопарк… – Ты тяжело болен Россией. – Ника, – сказал я, – нам нужен новый Петр Первый… – Масштабный либеральный диктатор с чувством справедливости, который поровну раздал бы всем нефтяные конфеты… Где я тебе такого найду? – Найди! – Так с чего прикажешь начать: со спасения России или с воскрешения нашей Венеры Мытищинской? С дивана донесся смех Убогой. – Устроили мы тут у вас маленький апокалипсис, – в свою очередь засмеялся Ника. – Но не беда! Ваши генералы ошиблись. Мы не грачи. Мы – утки. Мы улетаем на свое болото. Лизавета прислушалась к его словам: – Ты утка, милый? – И папа – утка. И ты будешь уткой. 190.0 Рассвет… По небу тянулись узкие северные облака. Мертвые нестройными рядами уходили на кладбища. Они шли, сутулясь, словно пленные. Без песен. Я вдруг вспомнил, как они грозно и весело пели в дни победы: Вставай, брат мертвый, бери лопату… Мне стало их чуть-чуть жалко. Второй раз они расставались с жизнью. Их ждали Северные Акимуды с воблой. Уцелевший народ глядел на них из окон и ничего не говорил. На воротах кладбищ висели растяжки: «Добро пожаловать на кладбище!» Растяжки выглядели не то приветствием, не то издевательством. Лизавета собрала четыре чемодана и тридцать больших картонных коробок. Она знала, что на Акимудах не прибарахлишься. – Ника, а чего у вас там еще нет? – Отстань! Ника ходил по комнате и давал наставления Главному. У Главного было новое лицо, но все равно было видно, что он – наш старый Главный. – Россию держи в страхе, народ не распускай, но продолжай играть в демократию, – ходил по комнате Акимуд. Главный, обиженный тем, ЧТО ЕГО НЕ ЛЮБЯТ, покорно кивал: он это знал и без Акимуда. – Ты их расколешь. Кого надо – пересажаешь. Дениса сажай смело! Никому не давай спуску! В остальном будь примерным демократом! |