Книга Пупок. Рассказы красного червяка, страница 8 – Виктор Ерофеев

— Нет, жирафы не в счет, — сказала Люся. Она взглянула на чтеца — тот обомлел.

— Видите ли, Люся… — сказал чтец, стыдясь за жирафов, — вы — прекрасны!

Люся фыркнула в тарелку.

— Не спорьте! — воскликнул чтец. — Что делать, если мне… Нет, собаки мне попадались: бульдоги, пудели, таксы, много такс. Но кошек я не видел, не довелось… так случилось.

— Врете! — вырвалось у Люси. — Кошек в каждом городе навалом!

Официанты стали выносить пьяных; пьяные немного бузили у них на руках.

— Что из того, что навалом… — вздохнул чтец.

Чтец спохватился, замахал руками, стал извиняться и сказал, что кошек видел, что соврал, что не видел, что ему неловко, что соврал, и кошек он — больше, да, больше, чем собак, хотя собаки тоже — ничего, в них тоже, знаете ли… ну, взять, к примеру, пасть…

— Я так и знала! — с облегчением воскликнула Люся. — Так и знала, что кошек вы — больше, чем собак… Хотите, я вам открою секрет?

— Хочу, — шепнул чтец черным бархатным шепотом.

— Я собираю открытки с кошками.

СКАЖИ, АРТИСТ, ТОЛЬКО ЧЕСТНО, СКОЛЬКО ТЫ ПОЛУЧИШЬ ЗА СВОЙ КОНЦЕРТ? — Чтец посмотрел в зал. Зал пахнул шоколадной конфетой. Его разглядывали в морской бинокль. Чтец этого не любил. Когда он развернул записку, задний ряд раскатисто хохотнул, и вслед за хохотом раздался пронзительный девичий визг, это был радостный визг освобожденного тела. Это Наташке лифчик расстегнули, — объяснила позднее Люся. — А Наташка у нас, знаешь, какая? В баскетбол играет!

— И большая у тебя коллекция?

Люся с ужасом посмотрела на чтеца — они стояли в очереди к гардеробщику, неловкому в своих телодвижениях.

— Там хрыч… — упавшим голосом сказала Люся.

— Какой еще хрыч? — оглянулся чтец.

Оказалось, что в очереди стоит преподаватель медучилища имени Клары Цеткин, который однажды при всех назвал Люсю тупой. Зато Хрыча иначе, чем Хрычом, никто не звал, и Хрыч это знал — и ненавидел, и носил длиннющий галстук — почти до колен. Розовый, в голубой горошек.

— Ерунда, — сказал чтец, смерив Хрыча глазом. — Он ничего не понимает и не видит.

Но Люся как зачарованная глядела на Хрыча, и Хрыч сказал, мелко дрожа лицом:

— Я все вижу, Петрищева! Я все вижу!

Галстук укоризненно ходил, точно маятник.

— Вы обознались! — подступил к нему чтец с угрозой. — Это моя жена — певица Галина Вишневская. Какая еще Петрищева! Извольте лучше смотреть!

Хрыч — человек невысокий и, кажется, не борец — опасливо покосился на чтеца.

— Беру слова обратно, — примирительно сказал он.

— Вот это по-мужски, — похвалил его чтец, и они с Хрычом обменялись затянувшимся рукопожатием, после чего Хрыч предложил ему папиросу. Чтец сунул папиросу в рот, но от огня отказался.

— Мне всюду мерещатся мои ученицы, — пожаловался Хрыч. — Даже дома, бывает, сижу, ем, а они пищат из-под холодильника. Или ложусь в постель — а они тут как тут и дергают за трусы, донимают. Я против них веник завел, отмахиваюсь, а они все за трусы, понимаете, даже обидно. Нехорошие такие девушки.

На улице было ветрено и сыро. Чтец поднял воротник плаща; от ветра ныли уши. Большие грязные куски льда сочились грязью. Бился и ухал призыв.

— Когда же наконец потеплеет? — рассвирепел чтец.

Люся обожала чтеца за победу над Хрычом и шла задумчивая. Чтец совсем разленился и склонялся к тому, чтоб поспать. Его пугали дальние проводы…

Вставал вопрос: куда их деть? Общежитие не годилось. Что до гостиницы, то там заправляли администраторы, коридорные — и ежели слукавить, волею автора преодолеть рутинную заповедь, рассказ получит фантастический оттенок, насторожит недоверчивого читателя, который, усомнившись раз, дальше не верит уже ничему. Так что пришлось — в угоду читателю — переселять чтеца на первый этаж, предоставлять одноместный номер, распахивать окно и рисовать пейзаж пустынного двора, и впихивать в окно грузную героиню, подсаживать ее — чтец закряхтел, налился кровью, — ну! — Люся заехала чтецу сапогом по щеке — и оказалась в комнате. И вот она в кресле; на столике разводы от стаканов, чтец споласкивает два стакана в ванной, которая придумана не зря, а тот командированный, что ближе к утру ломился в дверь, обнаружив полоску света под дверью, остался не у дел, в черновике. Места ему не нашлось — рассказ пошел другим путем, минуя командированного.

— Да, — сказал чтец, разливая дагестанский коньячок, — можно сказать: приключение.

Люся сбросила куртку. Опять две кучерявые женщины пели у нее над сердцем.

— Как же ты здорово отшил Хрыча! — не могла успокоиться.

Чтец занавесил окно, тяжело опустился в соседнее кресло.

— Пьем?

Выпили.

— Да… — сказал чтец. — Медучилище… Ты трупы видела?

— Видела, — сказала Люся.

— Ну и как: страшно?

— Не знаю, — сказала Люся.

Чтец тоскливо посмотрел на кровать, не представляя себе продолжения.

— А ты сам можешь сочинять стихи? — спросила Люся.

— Мы с Наташей ходим парой, — сочинил чтец. — Мы с Наташей санитары.

Люся догадалась, что чтец шутит, и радостно захихикала. Лицо у нее при этом стало толще. Чтец не знал, что еще сказать, и сказал:

— Ну, ладно, пора спать.

— Я пойду, — встрепенулась Люся.

— Куда ты пойдешь? — Дежурную грубость фразы оценит сведущий читатель; над ней всплакнет иная читательница (из наиболее чувствительных).

Чтец встал, нетвердыми шагами подошел к Люсе и потрогал ее за обветренную щеку.

— Сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

Чтец думал, что ее ответ несколько ободрит и утешит его, но утешения не наступало. Он признался, что заигрался, что зацепиться не за что, признался он себе.

— Ну ладно, — сказал чтец и неудачно чмокнул Люсю в нос вместо рта. Нос был холодный и какой-то пластилиновый, что ли.

— Ты — прелесть, — сказал чтец не слишком уверенным голосом.

— Пусти меня, мне плохо! — взмолилась Люся, отпихивая чтеца. Чтец придавил ее, вжал в кресло, целуя.

— А мне, — вдруг разозлился чтец, — хорошо? Хорошо, думаешь? Хорошо?

— Пусти… — отбивалась Люся. — Пусти!

— Не пущу, — мрачно отвечал чтец. — Да что это ты? — удивился он. — Что?

Люся глотнула, дернулась — и сдалась. Горячий и сильный поток сразил чтеца, ударил ему в лицо, залепил нос, глаза. Чтец замер в ужасной догадке. Чтец с размаху сел на пол, продирая глаза. Низко перегнувшись через подлокотник кресла, Люся уперлась руками в пол и клокотала, как большая птица. Давясь, чтец опрометью кинулся в ванную, пустил воду, сунул голову под кран. Он долго фыркал, отплевывался, отмывался, чертыхался. Затем, насухо вытершись полотенцем, осторожно заглянул в зеркало. В зеркале изобразилось полнейшее смятение черт. Чтец с интересом рассмотрел застывшую маску смятения — и маску разорвал беззвучный чистый смех.