Книга Дорога в декабре, страница 102 – Захар Прилепин

— Ну что за дура! — выругался я в сердцах, когда мы остались с Семой вдвоем. — Какого черта она опять туда полезла?

Молоток тоже выругался — в том смысле, что белесый тип — наглец.

«Нервотрепка на всю ночь…» — подумал я о подруге Вадика.

Хотел закурить, но, не выдержав, пошел проследить, что там у них будет дальше.

Не увидел ни типа, ни подружки Вадика. Сам Вадик готовил кому-то коктейль.

— Где подружка твоя? — недовольно спросил я через чье-то плечо: к стойке было не протиснуться.

— Она наверх побежала, в гримерку, — ответил Вадик, не глядя мне в глаза.

«Зачем в гримерку? — удивился я. — Туда вообще никто из посторонних не ходит».

Я и сам ни разу там не был. Поднялся по лесенке, озираясь. Вроде бы там всего две комнаты: для диджея и для танцовшиц.

Заглянул в первую — посреди комнаты стояла стриптизерша с голой грудью и поправляла чулок. Почему-то вид ее меня вовсе не тронул — грудь и грудь, я не больше бы удивился, когда б увидел ее локоть или колено.

— Ты девушку тут не видела? — спросил, глядя на нее.

— Светку? Она побежала через другой вход. За ней этот придурок гонится. Сюда пришел, стучался.

— Откуда ты знаешь, что она Светка?

— Светка? Мы учились вместе. Она сегодня пришла посмотреть, как я танцую. Вы сделайте что-нибудь, вы чего, он больной совсем. Орал там…

Не ответив, я закрыл дверь. Спустился другой лестницей, никого не встретил, вернулся в фойе.

— Не видел их? — спросил у Семы.

Он не видел. Но они снова сами явились: девушка, Светка эта, уже вся на истерике, с растрепавшимися волосами, и тип за ней, дрожит злобно тугими щеками, наглый, тупой, упрямый.

— Со мной поедешь, и я тебя сегодня трахну… — он потянул ее за плечо, поймав у двери на улицу.

— Достал ты уже, — сказал я.

— Кто тебя достал? — тип смотрел на меня, щеря зубы.

— Ты меня достал.

Я спрыгнул с табуретки, и тут вышел Дизель — сразу шумный во всяком своем движении, немного подвыпивший, улыбающийся, — может, он что-то уже разузнал, может, по нашему виду понял, что сейчас будет драка, но среагировал мгновенно.

— Ты чего творишь тут? — без злобы, но громко, с отцовским таким гонором набросился он на своего белесого братка. Развернул его к себе спиной и сильным ударом двух ладоней в плечи выбил из фойе на улицу.

— Извините, пацаны, дурит… Работайте, не переживайте… — улыбаясь, сказал нам Дизель.

Они сразу же уехали.

Светка вновь вернулась в клуб, немного, с минуту, побыла там, и вскоре Вадик с трогательным видом вышел ее проводить.

Я покачал головой, думая и о Вадике, и о Светке, и об этом… мерзком…

— В следующий раз надо его сразу вырубать, — сказал я Семе.

Сема кивнул. Он согласен.

Я разнервничался немного, что скрывать.

А Сема — нет. Или уже успокоился.

— Захар, я не понимаю, откуда у них такие машины? — спрашивал он меня в который раз.

Подъехала иномарка, в салоне — двое почти подростков, но преисполненных собственного недешевого достоинства. Они, конечно же, раскрыли двери, включили магнитолу настолько громко, чтобы перешуметь музыкальный гам в клубе. Позвали каких-то знакомых девушек, случившихся неподалеку, — и девушки тихо подошли, замирая от самого вида авто. Подростки курили, хохотали, закидывая головы, открывая белые шеи, которые Сема сломал бы двумя пальцами, и снова курили, и снова хохотали — при этом сами не выходили из авто, сидели на роскошных креслах развалившись, то вытягивая худые ноги на улицу, то закидывая их чуть ли не на руль.

— Пойдем поближе посмотрим? — позвал меня Сема. — Отличная тачка.

Мы вышли на улицу. Молоток сразу спустился к авто и стоял возле него с таким видом, словно думал: отобрать сейчас или не стоит пока.

Сема вообще трепетно относится к машинам. У него красивая, тонкая, с большой грудью жена, которую он иногда несильно бьет, потому что она не хочет готовить. Жена обижается, уходит к маме, потом возвращается, потому что он, в сущности, добрый малый и очень ее любит.

Но мечтает, говорю, только о машине.

Я стоял на приступочках клуба, вдыхая сыроватый ночной воздух и успокаиваясь, успокаиваясь.

«Плевать мне на них на всех, плевать, — думал я уже с бьющимся ровно сердцем. — Мне отработать сегодняшний день, и все. А завтра будет новый день, но это только завтра… Плевать, да. Как же мне плевать на них…»

Дома у меня — маленький сын и ласковая жена. Они сейчас спят. Жена хранит пустое, мое, место на нашей кровати и порой гладит ладонью там, где должен лежать я.

Сын просыпается два или три раза за ночь и просит кефира. Ему еще нет двух лет. Жена дает ему бутылочку, и он засыпает, причмокивая.

Сын мой всегда такой вид имеет, словно сидит на бережку, ногой качая, и смотрит на быструю водичку.

У него льняная голова, издающая мягкий свет. Я отчего-то называю его «Березовая брунька». Ему это имя очень подходит.

Улыбаясь своим мыслям, я спустился к Семе.

Авто определенно ему нравилось. А молодые люди в этом авто — нет.

Он будто жевал иногда свою кривую улыбку, обходя машину. Девушки уже косились на Сему, а молодые люди стали много плевать длинной слюной.

— Чушки, да? — наконец сказал громко Сема, он стоял с другой стороны машины, возле багажника.

Я поднял удивленные глаза.

— Чушки — взяли денег у папы с мамой и понтуются, — пояснил Сема.

Я поперхнулся от смеха.

Молоток прошел мимо курившего, нога на ногу, водителя и враз притихших девушек, испуганно сдавших назад при виде хмурого охранника.

Внезапно Молоток остановился и вернулся к раскрытой двери авто.

— Да? — громко, как к глухому обращаясь, спросил он сидящего за рулем. Молоток даже наклонил свою здоровую башку, будто всерьез желая услышать ответ.

— Чего? — переспросил пацан, инстинктивно отстраняя голову.

— Ничего, — ответил Молоток тем тоном, каким посылают к черту, и толкнул дверь машины. Она ударила несильно по ногам пацана.

Из клуба, раскрыв пасть то ли ветру, то ли отсутствующему дождичку, вышел тот самый, что спрашивал, где у нас штык.

— А мы в Афгане так не ходили… — сказал он с пьяной иронией, оглядывая нас с Молотком, возвращающихся в фойе.

«Созрел, так я и думал…»

— Чего он сказал, я не понял? — спросил Молоток, когда мы уселись на свои табуретки.

Я пожал плечами. Я тоже не понял. И он сам не понял, что сказал. Но ему же надо пасть свою, дозалитую водкой, раскрыть — он раскрыл.