Книга Дорога в декабре, страница 116 – Захар Прилепин

Кряж уселся на корточки и начал мять пустую консервную банку, превращая ее в блин.

Этого Кряжа, вспомнил Сержант, единственного в отряде пугалась полковая овчарка, не боявшаяся даже без устали задиравшего ее Вялого. Хотя Кряж ничего дурного ей не делал. Просто начинал трепать за холку, а потом, незаметно для себя самого, стремился повалить на землю и дальше уже не мог сдержаться, чтоб не поиграть еще: не давал псу подняться, бодал его и подминал тяжелыми руками, пока собака с непривычным, почти на истерике, визгом не высвобождалась. Делала потом широкие круги, косясь на Кряжа глазом, напуганным и бешеным одновременно. Кряж стоял тогда без улыбки, не совсем даже разобравшийся, что стряслось, и похож он был на тяжелую и, может быть, подводную коряжину, на которую если наедет лодка, то расколется пополам.

— Кряж, я забыл, у тебя дети есть? — спросил Сержант. Он вдруг не без ужаса представил, как Кряж будет играть со своими чадами.

Кряж пожал плечами:

— Откуда, — странно ответил он.

— А ты спроси у Витьки, откуда они берутся, — откликнулся Вялый. — А то ты, наверное, не так пользуешь подругу, напутал все.

Кряж хмуро посмотрел в ту сторону, откуда раздавался голос Вялого — самого его видно не было за стеной.

— Так ты не женат? — спросил Сержант.

Кряж пожал плечами так, словно ему самому было неясно — женат он или нет.

…Самара отвернулся набок и вроде заснул. Рыжий сидел у стены, привалясь к ней голой головой; странно, что его затылку не было больно.

…Нет большей пустоты, чем в ожиданье.

Сержант еще в детстве пытался развеселиться в любую тяготную минуту, говоря себе: «А вот ты представь, что тебе умирать надо сегодня: с какой тоской ты тогда вспомнишь это время, казавшееся совсем нестерпимым… Наслаждайся, придурок, дыши каждую секунду. Как хорошо дышится…»

— Достало уже тут лежать! — вдруг поднялся Самара. Сна у него не было ни в одном глазу.

— А чего ты? Спи! — предложил Сержант. — Вернешься на базу, все одно будешь спать.

— Там другое дело. Там я буду… спокойно спать. А тут… Машина, что ли, у них сломалась?

Сержант не ответил.

— Сразу все три? — спросил за него Рыжий.

В отряде было три машины.

— Ну, уехали куда на двух, — предположил Самара.

— Куда? — откликнулся Рыжий. — В Россию?

— Откуда я знаю, — отозвался Самара; он сам понимал, что ехать особенно некуда.

Он снова упал на спину и лежал с открытыми глазами.

— Тошно как, — сказал.

Сержант подумал мгновенье и озвучил то, чем сам себя успокаивал в такие минуты и о чем вспоминал недавно. Он вообще избегал отвлеченных разговоров с бойцами — ни к чему, но тут нежданно впал в лирическое настроение.

Самара покосился на Сержанта удивленно и не ответил: просто не знал, что сказать.

— Сержант, а ты кем работал раньше? — спросил Рыжий.

— Вышибалой в кабаке, — ответил Сержант, повернувшись к Рыжему.

— А потом?

— Грузчиком.

— А потом?

— А потом опять вышибалой.

— И всё?

— Всё.

— А… психологом не работал?

— Нет.

— А ты мог бы. Мозги заговаривать.

«Да, не надо было, — решил Сержант. — Не надо этого всего было говорить, сам ведь знаешь…»

— Хорошо, Рыжий, я подумаю, — ответил спокойно.

— У меня имя есть, — сказал Рыжий, полузакрыв глаза.

Сержант вперил в него ясный свой взор, но Рыжий не реагировал.

— Я так понимаю, именем тебя будут называть два человека: твоя мама и я, — сказал Сержант.

— У меня нет мамы.

— Ну, значит, я один.

— Ты один.

Сержант сглотнул злую слюну.

— Встань, рядовой, — сказал он Рыжему.

Рыжий открыл ленивые глаза.

— И будь добр, рядовой, объясни мне, в чем дело. Тебя что-то не устраивает?

— Да, меня…

— Встань сначала.

Рыжий медленно поднялся и встал, опираясь спиной о стену.

— Меня не устраивает, что у нас не заряжены рации.

Сержант кивнул головой.

— И ты должен был это проверить, — закончил Рыжий.

— Я услышал тебя, — ответил Сержант. — Можешь написать рапорт на имя начальства по данному факту. Еще есть вопросы?

— Пока нет.

— Тогда иди и проверь сигналки и растяжки.

«Черт его подери, — подумал Сержант, проводив Рыжего взглядом. — Что с ним стряслось такое…»

«Кто его вообще Рыжим прозвал?» — попытался он вспомнить — и вдруг вспомнил.

Ничего особенного: была у них, еще там, в далекой России, обычная попойка, а этот все сидел в стороне — он недавно пришел в отряд.

— Чего ты там сидишь все время, с краю? — поинтересовался главный отрядный балагур, зампотех, худой и говорящий чуть гнусавым голосом, по прозвищу Жила. — Что ты как рыжий?

Само по себе это было не смешно, но в приложении к блестящей, лишенной волос голове показалось забавным. Все захохотали пьяно.

— Какой ты остроумный, — ответил тогда Рыжий негромко. — Острый язык твой. У меня карандаш есть — заточишь?

— Я не карандаш заточу, я тебя задрочу, — ответил Жила, и все снова весело обнажили пьяные клыки и языки розовые.

— Ладно, Рыжий, не гнуси, — сам прогнусил Жила вполне доброжелательно. — Иди, выпьем на брудершафт, за твое новое имя.

При всей своей забубенной веселости, он был жестоким, Жила, и умел обломать и любил это делать.

Так и повелось: Рыжий…

— Чего он? — весело спросил Самара у Сержанта.

— Иди с ним сходи, — ответил Сержант, быстро успокоившийся. — А то он… бросится там сейчас на растяжку. Последи, чтоб…

Самара, весело ухмыляясь, вышел на улицу.

— Автомат возьми, куда ты со своим веслом побрел, — крикнул вслед Сержант.

Самара вернулся и поставил в угол снайперскую винтовку, взял «калаш».

— Что у вас тут? — появился Вялый.

Сержант пожал плечами.

— Все нормально, Вялый, — ответил, улыбаясь. — Или тебя тоже больше Вялым не называть?

— Да, называй меня Скорый, — зареготал он в ответ.

Прошел еще один муторный, на одной ковыляющей ноге, час.

Рыжий вернулся и молча сел, глядя перед собой.

Его обходили, словно неживого.