Книга Дорога в декабре, страница 177 – Захар Прилепин

Спустя минуты четыре водитель не выдержал и стал ругаться.

Саша сидел равнодушно, понимая, что может убить этого мужика. Разве что мать не хотелось огорчать.

— Кто нас вытягивать будет отсюда? Вы подумали? — водитель рвал рычаги, брал там, где можно, с разгона, и где нельзя тоже. Водить он умел, конечно. — Совсем, что ли, ошалели от горя, блядь…

— Ладно, рули, хватит орать уже… — сказал Саша устало.

— Я без тебя знаю, что делать. Понял? Сейчас высажу вас и… — здесь их тряхануло, автобус ухнул передними колесами в яму и заглох.

Впереди лежал плотный снег. О том, что и дальше под снегом — дорога, можно было догадаться только по одному признаку: на этой петляющей меж елей и бурелома узкой полосе не росло деревьев.

Водитель выпрыгнул на улицу, оставив открытой дверь. Прошел немного вперед по дороге, сразу увяз чуть не по колено, выругался и влез обратно.

Завел мотор, включил заднюю скорость. Взвыло, загрохотало, завизжало под колесами.

Они выехали. Водитель поставил на нейтралку, достал сигарету и сказал:

— Я дальше не поеду.

— Ну и хер с тобой, — сказал Саша.

Он вылез, заметив, что снег перестал. Постоял, тупо глядя в лес. Резко открыл дверь в салон.

— Вылезай, мам, он дальше не поедет.

— Как же? Сынок… — сказала мать. — Куда мы? А отца?

— Дотащим, тут недалеко.

— Как же, недалеко…

— Дотащим, я сказал.

Сзади к Саше подошел водитель, заглянул через плечо в салон.

— Ну что, в город едем? Я дальше не поеду.

— Мы заплатим, — сказал мать, глядя на водителя почти в ужасе. — Куда же мы с гробом?

— Я говорю, поехали в город. А денег мне не надо. За новый автобус вы мне не заплатите. И ночевать в лесу с вашим покойником я не буду. Ясно? В город едете?

— Что же мы отца катать туда-сюда будем… — сказала мать.

— Ну, всё тогда…

Водитель с лязгом открыл задние дверцы салона — разгружайтесь, мол. И ушел в кабину. Снова закурил там, ругаясь.

Мать заплакала.

— Что ты ревешь? — едва не закричал Саша. — Самое страшное уже случилось! Что теперь рыдать? Волки нас съедят, что ли? Дотащим, никуда не денемся.

— Вы же не донесете вдвоем! — в плаче выкрикнула мать.

— Я тебе говорю: дотащим! Волоком дотащим. Тут недалеко, — еще раз повторил Саша, скорее для Безлетова, — сам он знал, что до деревни еще километров пятнадцать.

Саша со скрежетом придвинул гроб к концу салона.

— И у нас еда здесь на поминки… — жалилась мать.

— Возьми, что донесешь, остальное вон оставь этому…

Саша спрыгнул вниз.

— Давайте, я ноги на себя приму… — сказал он уже в остервенении. — А потом… как-нибудь…

— Стул бы, — сказал Безлетов. — Чтобы верх гроба поставить. Мы не удержим.

— Давайте, нет стула, — торопил Саша.

Он потянул гроб на себя, с каждым мгновеньим ему становилось все тяжелее, он отступал назад, по снегу, чувствуя непомерную тяжесть и саднящую боль в мышцах рук.

— Быстрей же! — выдавил он.

Безлетов спрыгнул, и мать неловко спустилась, некрасиво, по-бабьи.

Они взялись за верх гроба, вытаскивая его, но мать не выдержала и, охнув, уронила свой край. Саша и Безлетов тоже, естественно, не удержали. Гроб упал набок.

Незабитая крышка вскрылась, отец, уже ледяной, едва не выпал в снег.

Гроб был тесным — только благодаря этому покойный удержался во гробе. Но в то малое мгновение, когда гроб стоял на боку, картина была страшна — мертвый профиль отца, выпавшая в снег иконка с груди, недвижимые белые руки, открывшиеся под покрывалом…

Саша и Безлетов быстро поставили гроб ровно и накрыли крышкой.

Мать стояла ошарашенная.

— Мам, не на ноги упал? — спросил Саша, пристраивая крышку поровнее.

Она покачала головой: нет.

Постояли немного.

— Надо с дороги убрать. Чтоб он отъехал, — сказал Саша.

Они сдвинули гроб на обочину — он утонул в снегу.

Мать сходила за сумкой.

Саша подождал десять секунд и пнул ногой по автобусу:

— Давай, вали отсюда на хер! — закричал он.

Водитель дал по газам, и автобус попер задом, забросав снегом из-под заднего колеса крышку гроба. Саша присел на корточки и стал протирать крышку рукавом.

— Он так и будет… задом ехать? — спросил Безлетов, глядя вслед автобусу.

Было видно, как водитель вертит головой, пытаясь с помощью зеркал заднего вида не ошибиться, не вылезть на обочину.

Автобус остановился, водитель вышел.

Он побродил вокруг автобуса, заглянул в салон, забрался туда, спустя минуту жахнул дверью, появился с длинной, собранной в круг, веревкой в руке. Показал ее издалека стоящим у гроба — вот вам, держите, — и бросил веревку на дорогу.

Сел в кабину, и автобус снова двинулся.

— И на том спасибо, — сказал Саша. — А то уж я и не знал, на чем волочить.

Саша шел к лежащей в снегу веревке. Автобус, рыча и сипло отхаркиваясь, двигался задом — словно пятясь от Саши.

…Они обвязали веревкой гроб.

— Вот так, — выдохнул Саша, неустанно косясь на ботинки Безлетова, наверное, уже насквозь сырые. Сам он был в высоких теплых сапогах.

— Саш, может, нам в деревню сходить? Которую вот проехали недавно. Трактор попросить. Или сани? — спрашивала мать неустанно.

— «Недавно проехали…» — без злобы передразнил Саша. — Туда идти часа два. И нет там никакого трактора.

— А сани?

— А что сани? Они наверняка не поедут никуда. Четыре часа прохожу только… Отстань, мам… — оборвал Саша. — Всё, повезли. Помогай, пап.

Они взяли с Безлетовым по концу веревки и потянули.

Сразу далось тяжело, но еще был заряд остервенения и запас сил. Утопая в снегу, чертыхаясь, рыча, тащили недолго. Сразу взмокли.

Мать шла позади. Саша не оборачивался.

— Блядь! — выругался Саша, остановившись вскоре.

— Саш, ну не ругайся… Что ты ругаешься всё время… — попросила мать устало. — Тяжело?

— Какие-нибудь лыжи бы… — сказал Саша и снова посмотрел на Безлетова.

— Или санки… — добавил Саша, отчего-то зло вперясь в своего напарника.

«Чего ты не взял с собой санки, Безлетов? — внутренне хамил Саша. — Разве ты не любишь зимой на санках в деревне… кататься… Пришел бы сегодня с утра к нам домой с санками. Сказал бы: “Заодно покатаюсь там у вас… Горка-то есть там?” Сейчас бы пригодились очень твои саночки…»