Книга Дорога в декабре, страница 31 – Захар Прилепин

— Санёк, хочешь домой? — спрашиваю я Скворца.

— Нет, — отвечает.

Появляется наш начштаба, молча проходит мимо Старичкова, идет к «козелку».

— Рейс отменили, — говорит начштаба. — Чего делать-то?

«Тоже мне капитан, — думаю, — совета спрашивает».

— Давай его до Рязани подбросим? — весело предлагает Вася и в знак полной готовности хватает обеими руками руль.

— До Рязани далеко… — говорит начштаба серьезно. «Интересно, — думаю, — он действительно тупой или просто такой вот человек?»

Начштаба раздумывает, вызвать ли ему Семеныча по рации, на запасной волне, чтобы спросить, что делать, и сомневается — не покажется ли он при этом слишком бестолковым.

— Поехали на базу, — насмешливо говорит Лебедев, — завтра отвезем.

Начштаба неопределенно кивает, и Лебедев, как мне кажется, даже не заметив этого кивка, высовывается из машины и зовет Ста-ричкова. Тот оборачивается, кивком спрашивает, что надо, но Вася, не ответив, заводит машину. Старичков нехотя идет к «козелку». Открывает дверь и молча смотрит на нас. Такое его поведение начинает раздражать.

«Он что, презирает нас всех теперь?» — думаю.

— Садись, — говорит Вася. — Твой самолет улетел.

— Чего такое? — цедит сквозь зубы Старичков.

— Садись, говорю.

На базе Старичков хмуро вытащил рюкзак и молча прошел мимо курящих на входе пацанов. У каждого были сведены скрытой насмешкой скулы. Я, улыбаясь, побрел вслед за Старичковым в «почивальню».

— Не раздевайся, — говорит мне Шея.

— А чего?

Шея, не отвечая, приглядывается к пацанам и выкликивает поименно Хасана, Диму Астахова и Женю Кизякова. Отправляемся в кабинет Черной Метки.

— Чего случилось, взводный? — интересуется Астахов по дороге.

— Попросили собрать пять надежных ребят. За неимением надежных остановился на вас, — на серьезке говорит Шея, открывая дверь в кабинет. Нас молча ждут Андрей Георгиевич и Семеныч.

— Хасан, знаешь дом шесть по улице Советской? — спрашивает Черная Метка, когда мы рассаживаемся.

— Знаю, — говорит Хасан.

— Точно помнишь, где он? Ты ведь давно в Грозном не был? — спрашивает Семеныч.

— Я здесь жил. Я помню, — отвечает Хасан.

Черная Метка пишет на листочке цифры — «6» и «36».

— Это номер дома и номер квартиры. Здесь живет Аслан Рамзаев. По оперативным данным, он находится в городе, приходит ночью домой. Надо его аккуратно взять и привести сюда. Ночью или утром. Выбирайте, когда удобней.

«Вот ты, бля…» — думаю ошалело.

— Насколько аккуратно? — спрашивает Шея.

— Без пулевых ранений в голову, — говорит Семеныч.

Мне кажется, что Семеныч заговорил лишь затем, чтобы показать, кто все-таки здесь начальник.

Решаем выйти вечером, в двадцать ноль-ноль. Город начинают обстреливать ближе к полуночи, есть смысл отправиться пораньше. По поводу обратной дороги никто даже не задумывается.

«Ну почему вот я стесняюсь забиться под кровать и сказать, что у меня болит сердце и колики в легком? — думаю я в “почивальне”. — Что за стыд такой глупый? Ведь убьют, и все… Откуда они могут знать, что этот Рамзаев один придет? А вдруг он с целой бандой приходит? А мы будем в подъезде сидеть, как идиоты. Кому это только в голову пришло…»

Не найдя ответа ни на один из своих вопросов, я кисну, как творог. Беру книгу, но она оказывается на удивление невнятной.

«Как можно какие-то буквы писать, когда живого человека гонят на погибель. Да и какой смысл их читать? Глупость несусветная…»

Я ушел курить и курил целый час. Вернулся — Шея носок зашивает.

«Видимо, он намеревается вернуться», — подумал я презрительно. Послонялся между кроватей, пацаны предложили мне в карты поиграть, я неприятно содрогнулся.

«В карты, бляха-муха…» — передразнил мысленно.

Хасан лежал на койке с закрытыми глазами. Я опять вышел на улицу. По дороге встретил Женю Кизякова, идущего из сортира.

— Последний раз облегчился, — сообщил мне Женя, улыбаясь.

— Да ладно! — ответил я Кизе.

Это меня немного успокоило. Хоть один нормальный человек есть. А то носки зашивают.

Ну, естественно, пока я одевался, Плохиш предложил мне помыться, чтобы потом было меньше возни с трупом.

— Вы куда? — спрашивают у нас пацаны с поста на воротах.

— За грибами, — говорит Астахов.

Выходим и, пригибаясь, бежим прочь от почти уже родного дома, от теплой, пропахшей человеком «почивальни»…

«Куда мы? Куда нас?..»

Присели, дышим.

— Хасан, может, ты адрес забыл? — улыбаясь, шепотом спрашивает Кизя, в смысле «хорошо бы, если б ты дорогу забыл», и, не дождавшись ответа, обращается к Шее: — Взводный, давай в кустах пересидим, а сами скажем, что он не пришел?

Я по голосу слышу, что Кизя придуряется. Если бы мне вздумалось сказать то же самое, это прозвучало бы слишком честно. Кизя смелый.

«Наверное, смелей меня», — с огорчением решаю я.

Шея молчит.

Отойдя метров на сто от школы, сбавляем ход.

«Куда нам теперь торопиться?» — думаю иронично.

Хасан идет первым. Договорились, что, если кто окликнет, он ответит сначала по-русски, а потом по-чеченски. Мы одеты в черные вязаные шапочки, разгрузки забиты гранатами, броников на нас, естественно, нет.

Смотрю по сторонам. Мягко обходим лужи. Шея тихонько догоняет Хасана, останавливает его, шепотом делает замечание. Хасан подтягивает разгрузку — видимо, что-то звякало, я не слышал.

Начинаются сельские дома, заглядываю в то окно, где мы видели труп на первой зачистке.

«Если труп по ночам встает и ловит случайных путников, это все равно не так страшно, как сидеть в подъезде…» — думаю.

Вытаскиваю из кармана упаковку жвачки, кидаю пару пропитанных ароматной кислотой кубиков в рот. Сбоку тянется рука нагнавшего меня Кизи. Поленившись выдавливать кубики жвачки, кидаю на ладонь ему всю пачку.

Из темноты встает полуразрушенная хрущевка, сереет боком. Неожиданно вспыхивает огонек в одном из окон на втором этаже. Мы присаживаемся, я, чертыхнувшись, падаю чуть ли не на четвереньки. Огонек тут же гаснет.

Шея машет рукой: пошли, мол. Кизя трогает ладонью землю — жвачку мою потерял.

Медленно отходим, огибаем дом с другой стороны. Движемся вдоль стены по асфальтовой дорожке. Хрустит под ногами битое стекло. Хасан поднимает руку, останавливаемся. Прижимаюсь спиной к стене, чувствую бритым теплым затылком холод кирпича. Оборачиваюсь на Кизю, он жует — нашел-таки. Кизя делает шаг вбок, на землю возле асфальта, видимо, пытаясь обойти стекло, и, резко отдернув ногу, произносит: