Книга Тринадцатая редакция. Модель событий, страница 25 – Ольга Лукас

— Хватит паясничать, — распорядился Джордж, — где тут душ, ты помнишь. Переодевайся, а мне надо делами заниматься.

— Делами, ага, — потянулся Дмитрий Олегович. — Кофе мне сварить не забудь. И главное — скажи, на чьи деньги ты открыл это заведение?

— На свои, — спокойно сказал Джордж. — А у тебя были другие версии?

— Я опасался, вдруг ты набрал кредитов. Но раз нет — то и славно. Сможешь мне дать взаймы? С отдачей, разумеется, после того как Ингвар меня окончательно выпотрошит и сочтёт возможным отпустить на волю?

— Так ты ещё не свободен, что ли?

— Куда там! Ты так надёжно меня запродал. Ладно, ладно, я не внакладе — видишь, живой до сих пор. Слушай, я у тебя поживу пока? У тебя жильё-то есть вообще?

— Вообще есть. Но поселить тебя я смогу только на кухне. Извини, у меня теперь всего одна комната. Но кухня просторная — четырнадцать метров. Диванчик там стоит для гостей. Правда, жёсткий.

— Отлично, обожаю жёсткие диваны, от них одна сплошная польза позвоночнику. А на кухне жить — вообще мечта моя. Там еда! Её можно есть, когда захочешь!

— Мне больно смотреть на тебя, — признался Джордж. — Скажи какую-нибудь гадость, а то я решу, что Эрикссон тебя всё же замочил и теперь я наблюдаю твоё бледное привидение.

— Анна-Лиза там как? Вспоминала о тебе хоть раз? — поинтересовался Дмитрий Олегович, скептически разглядывая спортивный костюм.

— Один раз вспомнила, а с чего бы это ей обо мне помнить? — с притворным равнодушием произнёс Джордж.

— Мне больно на тебя смотреть! — воскликнул Дмитрий Олегович. — Ты взвалил на свои плечи уйму работы, лишь бы пореже вспоминать о нашей прекрасной подруге, а тут приезжает сволочь Маркин и бесцеремонно напоминает о ней.

— Хочу заметить, что больше всего ты сейчас напоминаешь бомжа, — отрезал Джордж. — Душ — там. Всё необходимое найдёшь в шкафу. Пока не приведёшь себя в порядок, постарайся не попадаться мне на глаза, иначе не получишь кофе. И вообще ничего не получишь.

— И на кого я только покинул свою уютную тюрьму? — пробормотал Дмитрий Олегович. Не потому, что он действительно огорчился. Просто последнее слово должно было остаться за ним.

Виталик ворвался в приёмную, швырнул куртку на вешалку, попытался, не снижая скорости, прошмыгнуть в коридор. Не тут-то было.

— Стой, где стоишь, — распорядилась Наташа, выбираясь из-за своей конторки, — Тогда получишь чашку кофе, не прикладывая к этому никаких усилий.

— Стою! — ответил Виталик.

Неплохое начало — пришёл на работу вовремя, заодно и позавтракал. Собственно, а почему бы кофе не назвать завтраком, особенно если ничего другого съесть не успел?

Он плюхнулся на диван, двумя руками осторожно, как ребёнок, взял чашку и доверчиво поглядел на Наташу.

— Сегодня рано утром сюда приходила девушка, вся в слезах, — сказала Разведчица, усаживаясь рядом с Виталиком.

— Ну-ну, — отозвался тот, — в последнее время я только и делаю, что утешаю безутешных. Кстати, кто обидел эту крошку?

— Ты, мой дорогой.

— Что, правда? — Виталик от неожиданности поперхнулся.

— Правда-правда. Свинья ты всё-таки! Разве можно так — сначала обнадёжил человека, а потом исчез?

— Кого это я когда обнадёживал? Вот уж клевета! Никому я ни разу не обещал жениться! Даже просто длительного совместного проживания и то не обещал!

— Но она говорит, что ты был с ней таким милым и нежным, как никто другой.

— Слушай, я не виноват, что в жизни ей попадались сплошь грубые и неласковые особи мужского пола. Но это не повод на меня смотреть так, будто я у тебя украл любимого попугая, научил его сквернословить и выпустил на волю во время решающего матча «Спартак» — «Зенит».

— Не уходи от разговора.

— Да я не ухожу. Куда мне идти? Вот он я, сижу. Раз она тебе пожаловалась, то давай я тоже тебе пожалуюсь. Такой сегодня день у тебя, извини. Я, понимаешь, решил, что встретил девушку, прекрасную, как сама любовь, и рыжую, как сама морковь, а оказалось, что она такая же, как остальные. Скажи мне, объясни — я, может быть, не понимаю чего? Почему всем так хочется завести со мной длительные отношения? Я же бесхозяйственный, бестолковый и вечно сижу без денег. Им же только выгодно получить от меня нежности там всякие и прочие радости жизни, а потом отделаться, забыть, как... ну, я не знаю, вкусное пирожное, которое вот было-было и закончилось. Они же не плачут над каждым съеденным пирожным, верно?

— Вот это да! — воскликнула Наташа. — Никогда бы не подумала, что у тебя так комплекс неполноценности выражается.

— Чего? — нахмурился Виталик.

— Ты пытаешься казаться лучше, чем есть? При этом боишься, что тебя раскусят. И поэтому стараешься быть инициатором разрыва, чтобы тебя не успели поймать на лжи и не послали подальше. Ах ты, бедненький!

— Пожалуйста, думай что хочешь, — обиделся Виталик. — Я бы, конечно, мог объяснить тебе, что мне каждый раз становится скучно, потому что всё идёт по одному и тому же сценарию: сначала девушка присматривается ко мне и не предъявляет никаких дурацких требований, и дела обстоят отлично. Потом, присмотревшись, она делает неправильный вывод, что меня надо срочно «воспитывать» и подгонять под представления об идеальном мужчине.

— А потом? — недоверчиво спросила Наташа

— А потом я сбегаю, пока меня не заковали в цепи и не посадили в подвал перевоспитываться. Кстати, я надеюсь, что та рыдающая девушка уже ушла? Не выскочит из-за угла с поводком и намордником?

— Ушла, ушла. Они о чём-то поговорили с Даниилом Юрьевичем, и она успокоилась. Всё-таки не понимаю, зачем ты от неё отказался?

— Ни от кого я не отказывался. Просто дал понять, что она не единственная владычица моего сердца. Ей это почему-то не понравилось.

— Виталик, ну любой же девушке это не понравится. Надо понимать! Но как ты мог, она ведь такая маленькая, хрупкая, а ты... эх ты!

— Вот не зря я всё же хрупких побаиваюсь. Они либо стервы, либо принцессы. И с теми, и с другими больше мороки, чем пользы в хозяйстве.

— Тебе и принцессы не нравятся? Кто же тебе тогда нужен?

— Ну... королева.

— Тебе? Королева? У королевы, миленький Виталик, всегда есть король!

— Король — это понятно, но мальчик-паж тоже может рассчитывать на взаимность. Не всё же ей скучать, надо и поразвлечься.

— Но это же не серьёзно. И не навсегда.

— А мне не надо навсегда. Да навсегда и невозможно. Нет ничего вечного, понимаешь, жизнь — это поток, он стремителен, он несётся всё вперёд, и то, что я говорил месяц назад, именно тогда было правдой, но припоминать мне мои же слова сейчас — неправильно и нечестно, она должна это понять. Всё меняется. Жизнь — это колесо обозрения, и оно вращается непрерывно: только что ты был на самом верху, и вот уже снова катишься вниз, ну и что же, не беда, скоро опять вверх поедешь.