Онлайн книга «Эликсир князя Собакина»
|
— Отличная идея! Это же из Пушкина, да? «Ура, мы ломим, гнутся шведы!» — Пятьсот баксов, — быстро сказал Живой. — О’кей. А тебя не арестуют? — А это уже не твоя забота. Арестуют — деньги при тебе останутся. — Нет, нет, я все равно заплачу! — О’кей. Можно, кстати, эту надпись вырезать напильником, чтобы навечно, — Паша снял цилиндр и ловко, как фокусник, извлек из него напильник. — Но тогда, сам понимаешь, будет дороже. — Сколько? — Тысяча! — Ладно. Я только в банк сбегаю! — Беги. Но можешь не спешить. Все равно до вечера ждать придется. Сейчас сам видишь, нельзя. — Хорошо, буду ждать до вечера! Карлсон помчался в сторону «Астории», а Пушкин вернулся к Всаднику. Свадьбы шли непрерывной чередой, и Петр с Екатериной вертелись как заведенные. Живой огляделся в поисках поживы. Из автобуса вылезала очередная группа граждан иностранного вида. Экскурсовод высоко поднял над головой желто-голубой флажок и повел их вокруг памятника. Два немолодых туриста отделились от группы и встали у ограды. Один — маленький, толстенький и с висячими усами — что-то говорил, показывая на Петра. Другой, длинный и мрачный, кивал головой. Живой подошел послушать. — Ось, дывысь, Мыкола, як вин на Богдана схожий,— говорил усатый. — Якого Богдана? Ступку? — спрашивал длинный. — Та ни!.. На Богдана-гетьмана в Кыеве. Ну, на монумент. — Та Богдан же без змиюки! — Ще б вин був с нею! Цэ ж змиюка сэпаратизьму... Живой снова вытащил из кармана смартфон, быстро что-то набрал, внимательно прочитал и пошевелил губами, запоминая. Затем подлетел к туристам и, сняв цилиндр, картинно раскланялся. — Здоровеньки булы, шановне панове! С царем не хоче-те сфотографуваться? На ваш аппарат сто рублей. Двадцать пять гривень по курсу НБУ. — Хиба ж цэ царь? — спросил усатый, сердито глядя на Петра. — Жеребця стрымуе, змия вбивае... Цэ не царь, а шкуродер. Тьху! — Тогда с Пушкиным давай, — не отставал Паша. — Великий поэт, гуманист, интернационалист — и тильки двенадцать гривень. — Хиба ж ты Пушкин? — А шотакова? Хочешь, стихи прочту? — Та на що мени росийськи вирши? — А я и по-вашему могу! — Брешешь! — Та шоб я вмэр! Паша нахмурился, выдержал паузу, а потом откинул руку в сторону и начал: Красуйся, городе Петрив, Будь непоборный, як Росия. Хай стихне на вики викив Тоби пидборкана стихия [3] . — Ни, не трэба, — перебил его усатый. — Цэ не вирши, а гамно. — Цею импэрськой лабудою, — поддержал его длинный, — нам ще в школи уси вухи прожужжалы. — Ну звиняйте, хлопчики, Шевченка в России нема. — Тю! Так хто б сумнивався! Видя, что дело безнадежно, Паша махнул рукой и отошел подальше. Длинный сел на приступочку возле памятника и задумчиво подпер голову рукой. Усатый навел на него мыльницу и щелкнул. Потом они поменялись местами. Нащелкавшись, туристы двинулись вслед за своей группой. — Ну шо, шановни, сфотографувалися? — поинтересовался Живой, когда они проходили мимо. — Усе в порядку, — ответил усатый. — Тильки ця фигня в кадр не влизла, — добавил длинный. — Какая фигня? — Та Петро ваш з своею гадюкою! Пушкин снял цилиндр и почесал в затылке, глядя им вслед. Жовто-блакитный флажок удалялся в направлении Исаакия. Четверо искателей патины топтали брусчатку у Всадника уже шестой час. Солнце жарило немилосердно, в воздухе парило, ласточки нарезали в небе невероятные зигзаги — все предвещало скорую грозу. Снова появился Карлсон. Он помахал Паше рукой и стал ходить кругами вокруг монумента, подолгу задерживаясь сзади и разглядывая змею. Было видно, что ему тоже невыносимо жарко, но он, видимо, решил показать, что такое несгибаемый шведский характер. Маша еле двигалась в своей царской амуниции. В какой-то момент у нее стало мутиться сознание, и ей померещилось, что Петр скачет не на лошади, а на слоне по безводной пустыне. При этом тонкий слоновый хвостик не доставал до змеи, и гад шевелился все активнее. Казалось, он вот-вот вырвется на волю и покажет, кто в стране хозяин. Ближе к вечеру с запада стали наплывать черные тучи с рваными краями. Грозовое облако, похожее на гигантского всадника, медленно и неумолимо приближалось к своему бронзовому двойнику. Вдали прогремел гром. — Сейчас хлынет! — крикнул Живой. — Что делать будем, Алексеич? — Стой спокойно и жди грозы, — ответил Савицкий. — Когда народ разбежится, полезем на памятник. — А как мы патину под дождем скрести будем? — Не переживай, студент, — откликнулся Бабст. — Беру на себя всю операцию. А от дождя нам только лучше — пыль смоет, чистый продукт получим. Вдруг рванул ветер — с такой силой, что цилиндр Пушкина покатился по брусчатке. Повеяло свежестью. Молния ударила так близко, что, казалось, еще чуть-чуть — и она расщепила бы Гром-камень. На мгновение все стихло, а затем тонны воды разом обрушились на бронзовый монумент. Туристы кинулись врассыпную. Последняя свадьба, так и не успев сделать ни одной фотографии, улепетывала по лужам к своему лимузину. Китайцы, раскрыв разноцветные зонтики, плотной толпой неслись к арке на Галерной. Придерживая дубинки, туда же протрусила пара милиционеров. Живой нахлобучил с трудом пойманный цилиндр на уши и закричал Савицкому: — Алексеич, командуй! Самое время! — Погоди, пусть разбегутся, — ответил непреклонный Петр. Наконец на всей набережной не осталось ни одного человека — кроме Карлсона. Швед съежился под фонарем и, не обращая внимания на дождь, с надеждой поглядывал то на Пашу, то на змею. Дождавшись, когда ливень чуть поутихнет, Савицкий взглянул на Всадника, перекрестился и сказал: — Ну, с богом. Пора! Живой одним прыжком перескочил через кусты ограды. Следом за ним тяжело перевалился Бабст со своим рюкзаком. Оскользаясь, они полезли вверх по мокрой скале. Петр Алексеевич схватил Веру за руку и потащил к набережной. — Что ты делаешь, Пьер? — вскрикнула она. — Я не бросаю друзей! — Надо отвлечь от них внимание! — объяснил на ходу Савицкий. — Ты умеешь танцевать менуэт? |