Книга Эликсир князя Собакина, страница 39 – Ольга Лукас

Жозефина Павловна всплеснула руками.

— Сашенька! Так это он на тебя разгневался? За Мазепу, да? А ты у меня спрятаться хотел?

И героическая женщина с криком «Ах ты зверь!» кинулась на государя императора.

Мурка, поняв, что пора вмешаться, вскочила с кровати и поспешила на помощь. Она прыгнула Бабсту сзади на плечи, схватила за горло и попыталась придушить. Жозефина тем временем ухватила царя за грудки и лягнула в коленную чашечку. Могучий Петр рычал от злости. Силы были неравными, но те несколько секунд, которые царь потратил на подавление бабьего бунта, спасли Живого: он кубарем выкатился из комнаты в коридор.

Паша пролетел мимо длинного ряда дверей и заперся в туалете. Бабст тем временем разбросал женщин, как медведь гончих, и ринулся следом. Попав в коммунальный коридор — темное, незнакомое и вонючее помещение, — император остановился в недоумении. Он не знал, куда идти дальше. В этот момент скрипнула соседняя дверь, и из нее высунулась рыжая голова.

— Ты кто? — спросил царь.

— Гы... — осклабился Вован. — Цирк-то не уехал.

— У-у, пес!

Если бы не годы тренировок, проведенных в спарринг-боях с Жозефиной, опасный сосед наверняка лишился бы жизни: дубинка Петра пробила косяк точно в том месте, где долю секунды назад была его голова. За дверью послышался визг, а потом сдавленное рычание.

Пнув дверь ногой, победитель шведов проследовал к сортиру, из-под двери которого пробивалась полоска света. Как и все туалеты в коммунальных квартирах, он запирался изнутри на хлипкий навесной крючок. Император вырвал его одной левой вместе с дверью, оглядел съежившегося на унитазе Живого, а потом схватил его за шиворот и потащил назад в комнату.

Бросив добычу на ковер, он указал на нее перстом и приказал:

— Шкуру спустить немедля! Двадцать плетей!

Кому был адресован приказ, осталось неясным, но Паша об этом даже не подумал.

— За что?! — вскрикнул он.

— Сорок плетей! — крикнул Петр.

Мурка поняла, что надо действовать быстро. Поскольку физической силы у царственного зомби хватило бы на десятерых, ей оставалось надеяться только на актерский талант. Она быстренько представила себя Екатериной Первой, которая, как известно, одна умела снимать приступы гнева своего супруга, — и, красиво воздев руки, кинулась в ноги царю:

— Помилуй, государь! Не ведал он, что творил!

Рядом тяжело плюхнулась на колени Жозефина:

— Петр Алексеевич! Простите Сашеньку! Меня, меня лучше отстегайте!

Живому оставалось только присоединиться. Он прикрыл раздражавшие царя бакенбарды руками и осторожно стукнул челом в пол:

— Виновен! Виновен! В арапы хоть возьми, только не бей!

Всеобщая покорность, похоже, благотворно подействовала на государя. Он сел в кресло и положил дубинку на стол.

— А бумагу марать не будешь?

— Никогда! — поклялся Живой.

— А служить пойдешь?

— Во флот пойду! То есть на флот! Гардемарином!

Царский гнев понемногу утихал. От щек отлила кровь, исчезла жила поперек вспотевшего лба.

— Встаньте! — приказал он.

Все поднялись с колен. Княжна поддерживала ослабевшую Жозефину. Паша украдкой поглядывал на дверь, но дать стрекача не решался.

— Ладно! Вытри личико, гардемарин. Наука тебе будет. А теперь тащи сюда большой кубок. Миловать — так миловать!

Паша открыл шкаф и достал оттуда две бутылки водки и литровую пивную кружку. Царь собственноручно наполнил ее тяповкой и протянул Живому.

— Пей мое царское здравие!

Паша взял кубок, приложился, но тут же поперхнулся и закашлялся.

— Эх ты, моряк! — усмехнулся Петр. — Пейте по кругу тогда. Да сядьте вы!

Все сели в кружок и принялись за угощение. Мурка только сделала вид что пьет, а Жозефина припала к кружке, как к святому источнику. Тем не менее, когда кубок дошел до царя, в нем оставалось еще больше половины.

Петр встал.

— Восхвалим отца нашего Бахуса и подругу нашу приятную Венус! — сказал он, поднимая кружку.

При слове «Венус» он выразительно посмотрел на княжну. Вера потупилась.

Петр влил в себя все оставшееся и тяжело опустился на место. Сразу стало видно, что водка произвела на него нейтрализующий эффект. Если до этого момента говорил и действовал настоящий император, то теперь в кресле, прикрыв глаза, сидел прежний Костя, только нарядившийся в дурацкий костюм. Усы его, до сих пор державшиеся параллельно полу, постепенно клонились вниз, глаза слипались.

Живой решил, что надо подыграть психу, подольститься и выиграть время, пока не пройдет действие патины.

— А без тебя тут, царь-батюшка, большие безобразия творятся, — начал он. — Очень хорошо, что ты явился, теперь порядок в стране наведешь.

— Что там у вас стряслось? — без особого интереса спросил Бабст.

— Ну, во-первых у нас сразу два царя, младший и старший. Это, по-моему, полное безобразие. А ты как думаешь, мин херц?

— Терпите, — безразлично сказал Бабст. — Несть бо власть, аще не от Бога. Я тоже одно время младшим царем был. Ну, а еще что?

— Внешний враг, государь, торжествует, — входил в роль Живой. — Всё тут без тебя прокакали. Страну по кускам растащили. Эстляндию отдали, Лифляндию отдали, Финляндию... Да почти все, что ты завоевал! Даже Украину не удержали.

Паша загибал пальцы, считая территориальные потери.

— О-хо-хо... — вяло вздохнул царь. — Придется назад воевать. Ну, а шведы что?

— А вот шведы притихли. Здорово ты им тогда навалял!

Петр слабо улыбнулся.

— А то! Горяч больно Карлус-то был... — сказал он. — Ну, а Питербурх что? Стоит?

— Стоит, батюшка. Да только столица теперь снова в Москве.

Царь вздрогнул и открыл глаза. Лицо его снова стало наливаться кровью.

— В Москве? Да я же велел там домов не строить!

— Нарушили указ твой бояре Батурины. Такого понастроили, что в страшном сне не приснится. Да и вообще...

— Ну! Правду говори!

— Парламент придушили, свободных выборов нет, свободы слова тоже нет... — снова стал загибать пальцы Паша.

— Это правильно. Еще что?

— Коррупция, ваше величество, — докладывал Живой. — Повсюду взятки, в приказах лихоимство, в подлом народе бедность великая, купечество кошмарят, а правды нет нигде. Армию развалили.

— В школе не платят ничего, — пожаловалась Жозефина.

— Отношения с Европой испорчены, — добавила княжна.

Бабст вскочил с места и схватился за дубину. Это снова был Петр.