Книга Зверинец Джемрака, страница 14 – Кэрол Берч

«Чем сидеть тут, как куча грязного белья, пойду-ка за ней», — подумал я. Раньше я ни разу не бывал в часовне. На высоких скамьях сидело много людей, и какая-то женщина зажигала свечу. Ишбель разглядывала картины: Иеффай и его дочь; Иона, выплюнутый китом на берег; Иов в струпьях. Сверху полукружьем изгибалась надпись: «Я стал братом шакалам и другом страусам». Ишбель подошла и схватила меня за плечо.

— Идем, — прошептала она, — я клубники раздобыла.

— Куда ты пропала? — спросил я.

— Бедняжка Джаффи! — Девочка взъерошила мне волосы. — Заскучал?

Ишбель часто обращалась со мной как с собакой. Обычно если кто-то говорит, что с ним обходятся как с собакой, то имеет в виду, что его пинают, не пускают в дом и загоняют под стол. Но Ишбель любила собак. Она взяла привычку издавать всякие нежные звуки и чесать мне за ухом при каждой нашей встрече: такая же порция ласки доставалась любой старой дворняге, встреченной ею на улице, и я был не против.

— Пойдем к катеру, — предложила Ишбель.

Теперь я уже не трусил позади, но шел рядом с нею, как Тим. Старая посудина под названием «Драго» доживала свой век, улегшись набок в небольшой бухточке у полосы прибоя, заваленной отбросами. Забраться на нее можно было только по одному из бортов, вскарабкавшись по осклизлой черной стене. В борт были вбиты разные крюки: если снять ботинки, связать их шнурками друг с другом и перекинуть себе через шею, и не вдыхать слишком глубоко, то можно было легко влезть на палубу.

Когда-то это было небольшое, но вполне достойное рыболовецкое судно. На нем могли ходить трое, в лучшем случае — четверо рыбаков. Половину палубы закрывал брезентовый навес, а под ним стоял ящик, куда складывали рыбу. На этот-то ящик мы и поставили свое пиво. Скамьи давно развалились, но пол был сухой — можно было сесть на него и пропускать сквозь пальцы деревянную труху, наблюдая, как из глубин этой гнили торопливо лезут на палубу черные жуки. Когда мы были помладше, то часто играли здесь: Тим был за папу, Ишбель — за маму, я — за сына. Он — капитан, сестра — старпом, я — юнга. И самая лучшая игра: я — грабитель, она — шикарная дама, Тим — полицейский. Со временем игры уступили место дракам или фантазиям, мы сочиняли истории о чудовищах и зверях, еще более невероятных, чем у Джемрака. Мы выцарапывали их силуэты внутри судна и давали им имена: мандибат, камалунг, кориол, — и знали все их повадки, привычки и особенности. Огромные неторопливые горбатые чудища прибывали из устья Темзы, пылая жаром и высовывая раздвоенные языки. Мысленным взором мы наблюдали за ними, сидя на носу «Драго» и глядя на противоположный берег.

Но теперь мы уже давно этим не занимались.

Ишбель развернула обрывок мокрой тряпки и достала оттуда четыре клубничины.

— Давай сюда пиво, — распорядилась она.

Мы уселись на носу судна и разделили добычу. Не знаю, откуда Ишбель достала эти ягоды. До часовни их у нее не было, но после того, как она вышла оттуда, ягоды появились: видимо, стащила их у кого-то из молящихся.

По две штуки на брата — спелые и мягкие — исчезли в два счета.

— Интересно, куда пошел Тим? — сказал я.

Ишбель пожала плечами и передала мне пиво со словами:

— Думаешь, он обиделся?

— Думаю, да.

— Переживет. — Она облизнула перепачканные клубникой губы.

— И правда: подумаешь, ему же плевать, когда он других обижает, — заметил я.

Ишбель улыбнулась и возразила:

— Он не специально ведет себя как свинья.

— Знаю. Просто он свинья и есть.

Мы оба засмеялись.

— Тим всегда всем завидует, — просто сказала Ишбель.

На горлышке бутылки осталась ее слюна. Я сделал большой глоток.

— Не пойду сегодня работать, — сообщила она. — Не хочется. Она же не может меня заставить, правда?

— Попадет тебе.

— И что?

— Поколотит.

Ишбель иногда пропускала работу: ей надоедала вся эта морока с костюмом. Мать баловала дочь и носилась с ней, но и доставалось девочке изрядно. Однажды Ишбель заявила, что переоденется только при условии, что мать принесет ей пирожное, а когда та выполнила просьбу, размазала его по висевшему на спинке стула красивому платью, которое только и ждало, чтобы хозяйка надела его и отправилась танцевать.

— Ах ты, дрянь мелкотравчатая! Ты хоть представляешь, сколько часов я на него угробила? — завизжала мать и отвесила дочери такую затрещину, что Ишбель заплакала.

А вот Тима не били никогда.

— Пусть поколотит — мне все равно, — сказала Ишбель, потянувшись за бутылкой.

— Неправда.

— Это ничего не меняет, не пойду — и все. Буду сидеть здесь, пока не стемнеет.

— В темноте по борту обратно не выбраться, — заметил я. — Если просидишь тут дотемна — придется остаться на ночь.

— Вот и останусь, — воскликнула Ишбель и со смехом вскочила на ноги, — на всю ночь!

— И я! — Я тоже поднялся.

Она передала мне бутылку и сплясала какой-то забавный танец, размахивая руками и отстукивая ногами ритм. Я испугался, что подгнившие доски провалятся и мы оба полетим вниз, в грязную ледяную воду.

— Хватит, — попросил я, — хочешь потанцевать — шла бы на работу.

Ишбель застыла, подняв плечи:

— Нельзя. Слишком холодно.

— Что «нельзя»?

— Оставаться здесь на ночь. Замерзнем.

Она была права.

— Я решила. Будем просто гулять весь вечер, допоздна.

Предполагалось, что я буду гулять с ней.

— Пойдем на запад, — предложил я, — за Тауэр. Просто будем идти по берегу всю ночь и посмотрим, докуда дойдем.

— Можем ночевать под заборами, — продолжила Ишбель, — и попрошайничать. Ты можешь выдавать себя за цыгана и предсказывать будущее. Я знаю девчонку из «Сиамской Кошки», она умеет предсказывать; это легко — раз плюнуть. Ты и так на цыгана похож.

Насвистывая, по борту лез Тим. Он здорово умел свистеть. Сначала мы услышали его, а потом из-под навеса показались грязные босые ноги, и Тим соскочил к нам на лягушачий манер, сняв с шеи связанные шнурками ботинки и забросив их на палубу.

— Какие новости?

— Клубнику ели, — ответил я. — Больше не осталось, но пива немножко еще есть.

Ишбель швырнула ему бутылку, Тим на лету словил ее и сделал глоток. Небо стало такого цвета, какого оно бывает перед наступлением ночи.

— На работу не пойду, — сообщила Ишбель.

— Да ну! — Брат причмокнул, глотнул еще пива и передал бутылку мне, предусмотрительно обтерев горлышко большой грязной ладонью. Словно между нами ничего не произошло. Над рекой послышалось хлопанье птичьих крыльев.