
Онлайн книга «Отель "Нью-Гэмпшир"»
Но в пепельно-сером фойе второго отеля «Нью-Гэмпшир» Фрэнни и я просто хотели привести Сюзи в божеский вид и отправить ее к себе спать. Мы поставили ее на ноги и нашли медвежью голову; стряхнули старые сигаретные окурки (на которых она лежала) с ее потертой спины. — Давай, давай, вылезай из своего старого костюма, — ворковала ей Фрэнни. — Как ты могла… с Эрнстом? — проворчала ей Сюзи. — А ты, как ты мог… с проститутками? — спросила она меня. — Я не могу понять ни одного из вас, — сказала она. — Я слишком стара для этого. — Нет, это я слишком стар для этого, — мягко сказал отец медведице. Мы не заметили его за регистрационной стойкой; мы думали, что он пошел спать. И он тоже был не один. Ласковая, как мама, радикалка, наша дорогая Schlagobers, наша дорогая Швангер, была вместе с ним. В руках у нее был пистолет, и она жестом велела нам вернуться к диванчику. — Будь добр, — сказала мне Швангер. — Приведи Лилли и Фрэнка. Разбуди их аккуратно, — добавила она. — Без грубости, без резкости. Фрэнк лежал в кровати; рядом с ним, вытянувшись по стойке «смирно», стоял портновский манекен. Сна у Фрэнка не было ни в одном глазу; мне не пришлось его будить. — Я так и знал, что нечего нам было ждать, — сказал Фрэнк. — Надо было сразу на них накапать. Лилли тоже и не думала спать. Лилли писала. — Сейчас у тебя появятся новые переживания, о которых можно будет написать, Лилли, — пошутил я, когда, держа ее за руку, вошел с ней в фойе. — Надеюсь, это всего лишь маленькие переживания, — сказала Лилли. Они все ждали нас в фойе. На Шраубеншлюсселе была его форма трамвайного кондуктора; он выглядел очень официально. Арбайтер пришел готовым для своей работы; он был так хорошо одет, что вполне подходил для оперы. На нем был вечерний костюм, совершенно черный. И квотербек, сигнальщик Эрнст был готов вести их в атаку: Эрнст-сердцеед, Эрнст-порнограф, Эрнст-звезда вечера. Только Старина Биллиг, Старина Биллиг-радикал, отсутствовал. Он держал нос по ветру, как заметил Арбайтер: Старина Биллиг был достаточно умен, чтобы самоустраниться перед самым концом очередного движения. Он еще вернется на подмостки; но для Эрнста и Арбайтера, для Шраубеншлюсселя и Швангер это определенно было торжественное (и, возможно, финальное) представление. — Лилли, дорогая, — сказала Швангер, — сделай милость, сходи за Фрейдом. Фрейд тоже должен быть здесь. И Лилли снова взяла на себя роль медведя-поводыря и привела к нам старого слепого мечтателя. Он мерно постукивал перед собой бейсбольной битой; на нем был лишь алый халат с черным драконом на спине («Чайнатаун, Нью-Йорк, тридцать девятый год», — сказал он нам). — Что это за сон? — спросил старик. — Что случилось с демократией? Лилли усадила Фрейда на диванчик рядом с отцом; Фрейд сразу же задел своей битой подбородок отца. — О, извините! — воскликнул Фрейд. — И чья анатомия это была? — Вина Берри, — тихо сказал отец. Странно — но мы, дети, впервые услышали, как он произнес свое имя. — Вин Берри! — воскликнул Фрейд. — Ничего плохого не может случиться здесь с Вином Берри. — Объяснитесь! — крикнул Фрейд в темноту, застилавшую ему глаза. — Вы все здесь, — сказал старик. — Я чувствую ваш запах, слышу каждый ваш вдох. — Все объясняется очень просто, — спокойно сказал Эрнст. — Элементарно, — сказал Арбайтер, — просто элементарно. — Нам нужен водитель, — тихо сказал Эрнст. — Кто-нибудь, кто поведет машину. — Она тикает, как часы, — с восхищением заявил Шраубеншлюссель, — она мурлычет, как котенок. — Вот сам и садись за руль, Ключ, — предложил я. — Успокойся, дорогой, — сказала мне Швангер; и, покосившись на пистолет, я убедился, что он направлен на меня. — Спокойней, штангист, — сказал Ключ. Из бокового брючного кармана его кондукторской формы торчал какой-то короткий инструмент, и Шраубеншлюссель положил на него руку так, будто это рукоятка пистолета. — Фельгебурт сомневалась, — сказал Эрнст. — Фельгебурт мертва, — сказала Лилли, наш семейный реалист, наш семейный писатель. — Фельгебурт страдала романтизмом в смертельной форме, — сказал Эрнст. — Она всегда сомневалась в средствах. — Цель оправдывает средства, сами понимаете, — вставил Арбайтер. — Это элементарно, просто элементарно. — Ты придурок, Арбайтер, — сказала Фрэнни. — И лицемер почище любого капиталиста! — добавил Фрейд. — Но прежде всего, Арбайтер, ты придурок, — сказала медведица Сюзи. — Просто элементарно придурок. — Из медведя получится хороший водитель, — сказал Шраубеншлюссель. — Иди ты в жопу, — сказала медведица Сюзи. — Медведица слишком враждебно настроена, чтобы ей можно было доверять, — логично возразил Эрнст. — Да уж, к бабке не ходи, — согласилась медведица Сюзи. — Я могу водить машину, — сказала Фрэнни Эрнсту. — Нет, не можешь, — возразил я. — Ты так и не получила прав, Фрэнни. — Но я умею водить, — сказала Фрэнни. — Фрэнк меня научил. — Я лучше справлюсь, Фрэнни, — сказал Фрэнк. — Если один из нас должен вести машину, то я вожу лучше. — Нет, я, — возразила Фрэнни. — Фрэнни, ты меня удивила, — сказал Эрнст. — Ты подчинялась командам лучше, чем я ожидал, ты очень хорошо следовала всем инструкциям. — Не двигайся, дорогой, — сказала мне Швангер, когда мои руки дернулись, так же, как они дергаются, если я переусердствую со штангой. — Что это значит? — спросил отец Эрнста; его немецкий был очень плох. — Какие еще команды, какие инструкции? — спрашивал отец. — Он меня трахал, — сказала Фрэнни отцу. — Просто сиди тихо, — сказал Ключ, подступая к отцу со своим инструментом. Но Фрэнку пришлось перевести это для отца. Фрейд размахивал своей бейсбольной битой так, будто он был кошкой, а бита — его хвостом, и он легонько постучал моего отца по ноге — раз, другой, третий. Я знал, что отцу хотелось бы заполучить биту. Он очень хорошо умел обращаться с «луисвильским слаггером». Иногда, когда Фрейд дремал, отец уводил нас в центральный парк и играл с нами в бейсбол. Мы все любили ловить мячи. Старый добрый американский бейсбол в центральном парке Вены. Отец стоял на подаче. Даже Лилли любила с нами играть. Чтобы ловить мячи, не надо большого умения. У Фрэнка получалось хуже всего, а у нас с Фрэнни лучше всех, во многих отношениях мы с ней были на равных. Отец подавал нам с ней самые крутые подачи. |