Онлайн книга «Впусти меня»
|
— Знаю. Она у него под балконом валяется. — Она для него очень важна, потому что… — Я же сказал: валяется в кустах под балконом! — И как она туда попала? Перед ними расстилался заснеженный вал вокруг кладбища. Тусклые красные огоньки подсвечивали нижние ветки сосен. Кладбищенский фонарь тихо позвякивал в маминой руке. Томми спросил: — У тебя хоть есть чем его зажечь? — Что зажечь? А, фонарь!.. У меня есть зажигалка. Так как она туда… — Уронил. Перед кладбищенской калиткой Томми остановился и принялся разглядывать карту; каждая секция была помечена буквой. Папа был похоронен в секции «Д». По большому счету, все это, конечно, дикость. Кто вообще такое придумал: сжигают человека, собирают пепел, закапывают в землю и называют это «Участок 104, секция „Д“». С тех пор прошло почти три года. Томми смутно помнил похороны, или как уж там это называется. Вся эта канитель с гробом и толпой людей, которые то плачут, то поют. Помнил только, что ботинки были велики, — он надел папины, и по дороге домой они то и дело соскальзывали. Помнил, что боялся гроба, сидел и смотрел на него все похороны в уверенности, что папа вот-вот встанет, оживет, но будет уже… другим. Целых две недели после похорон ему повсюду мерещились зомби. Особенно в темноте ему казалось, что он различает среди теней осунувшееся существо с больничной койки, потерявшее всякое сходство с его отцом, которое идет к нему, протягивая руки, как в фильмах ужасов. Страх прошел только после захоронения урны. Присутствовали при этом только они с мамой, кладбищенский смотритель и священник. Смотритель шел с торжественным видом, неся урну прямо перед собой, пока священник нашептывал матери слова утешения, и все это казалось таким жалким и смешным. Эта маленькая деревянная баночка с крышкой в руках у мужика в рабочем комбинезоне — будто все это имело хоть какое-то отношение к его папе. Все это походило на чудовищный фарс. Но страх прошел, и со временем отношение Томми к могиле изменилось. Бывало, он приходил сюда один, садился и касался пальцами выгравированных букв папиного имени. Вот ради чего он сюда приходил. Банка в земле ничего для него не значила, но имя… Чужой человек на больничной койке, пепел в банке — все это был не его папа, но имя было неразрывно связано с отцом, каким он его помнил, и потому время от времени Томми приходил сюда и водил указательным пальцем по бороздкам в камне, которые складывались в имя: «Мартин Самуэльссон». — Смотри, как красиво! — произнесла мама. Томми оглядел кладбище. Повсюду горели свечи. Это напоминало вид города из окна самолета. Редкие тени мелькали между надгробиями. Мама направилась к папиной могиле с фонарем, покачивающимся в руке. Томми смотрел ей вслед, и его вдруг охватила острая жалость. Не к себе, не к маме — ко всему сразу. Ко всем, кто сейчас бродил в снегу среди этих трепещущих огоньков. К этим невесомым теням, застывшим у камней, смотревшим на камни, прикасавшимся к камням. Все это было так… глупо. Умер так умер. Больше нет. И все же Томми послушно последовал за мамой и присел на корточки у отцовской могилы, пока мама зажигала фонарь. При ней прикасаться к буквам ему не хотелось. Они немного посидели, глядя, как слабое пламя рисует причудливые узоры на мраморной плите. Томми не испытывал ничего, кроме стыда за то, что участвует в этой жалкой игре. Через какое-то время он встал и пошел домой. Мать последовала за ним. Пожалуй, слишком поспешно. Уж кому-кому, а ей как раз полагалось все глаза выплакать, сидеть здесь целую ночь. Она догнала его, взяла под руку. Он не сопротивлялся. Они шли бок о бок и смотрели на озеро, местами покрытое тонким льдом. Если в ближайшее время не потеплеет, через пару дней здесь можно будет кататься на коньках. Одна мысль вертелась у Томми в голове, как навязчивый гитарный аккорд. Умер так умер. Умер так умер. Умер так умер. Мама вздрогнула, прижалась к нему. — Жутко как-то. — Да? — Да. Стаффан рассказал мне такую страшную вещь… Опять Стаффан. Неужели нельзя хотя бы здесь поговорить о чем-нибудь другом? — Мм. — Слышал про тот пожар в Энгбю? Ну, про ту женщину, которая… — Да. — Стаффан сказал, что они делали вскрытие. По-моему, ужасная процедура. И как только можно… — Да, да. Конечно. Дикая утка шла по хрупкому льду к проруби, образовавшейся возле сточной трубы на берегу озера. Мелкая рыбешка, которую здесь можно было выловить летом, воняла помоями. — Интересно, что это за труба? — спросил Томми. — Сток из крематория, что ли? — Не знаю. Ты что, не хочешь слушать дальше? Тебе неприятно? — Не-не, давай. И весь путь домой через лес она пересказывала услышанное. Постепенно Томми заинтересовался, начал задавать вопросы, на которые мама затруднялась ответить, — она знала лишь то, что ей рассказал Стаффан. Да, Томми задавал столько вопросов, причем с таким живым интересом, Ивонн даже пожалела, что завела этот разговор. Позже тем же вечером Томми сидел на ящике в бомбоубежище и крутил в руках статуэтку стрелка. Потом водрузил ее на картонную коробку с кассетниками как трофей. Венец мастерства. Это ж надо — стырить у полицейского! Он тщательно запер бомбоубежище на цепь с висячим замком, спрятал ключ в тайник, сел и задумался о рассказанном матерью. Вскоре послышались осторожные шаги, приближающиеся к двери склада. Затем тихий шепот: «Томми?» Он встал с кресла, подошел к двери и распахнул ее. На пороге стоял Оскар и с нервным видом протягивал ему деньги. — Вот. Деньги принес. Томми взял полтинник, небрежно сунул в карман и улыбнулся Оскару: — Ты, я смотрю, зачастил! Входи. — Да не, мне надо… — Да входи, кому говорят. Вопрос есть. Оскар уселся на диван, сцепив руки замком. Плюхнувшись в кресло, Томми пригвоздил его взглядом. — Оскар. Вот ты же у нас парень умный… Оскар смущенно пожал плечами: — Слыхал о пожаре в Энгбю? Ну, про ту тетку, которая вышла во двор и сгорела прямо перед домом? — Ага, я читал. — Я так и думал. Не помнишь, там что-нибудь писали про вскрытие? — По-моему, нет. — Вот то-то же. А ведь его делали. Вскрытие. И знаешь, что выяснилось? У нее в легких не нашли дыма. Соображаешь, что это значит? Оскар немного подумал. — Что она уже не дышала. |