Книга Порнография, страница 39 – Витольд Гомбрович

Скрип. Их восхитительная преступность, этот легко крадущийся грех (юношеско-девичий)… и я почти видел их ноги, примирившиеся втайне, их полуоткрытые губы, слышал сдерживаемое дыхание. Я подумал о Фридерике, который те же звуки ловил внизу, в прихожей, где был его пост, подумал о Вацлаве, представил их вместе с Ипполитом, с пани Марией, с Семианом, который, наверное, как и я, лежал на кровати, — и вдохнул аромат девичьего преступления, юношеского греха… Тук, тук, тук.

Тук, тук, тук!

Это она постучала в дверь Семиана.

Здесь, собственно, и кончается мой рассказ. Финал был слишком… складным и слишком… ошеломляющим, слишком… легким и гладким, чтобы я мог рассказать о нем достаточно правдоподобно. Ограничусь изложением фактов.

Я услышал ее голос: «Это я». Ключ повернулся в замке двери Семиана, дверь приоткрылась — удар и падение тела, которое, видно, рухнуло на пол. Мне показалось, что парень для верности еще дважды пустил в ход нож. Я выскочил в коридор. Кароль уже зажег фонарь. Семиан лежал на полу, когда мы его повернули, увидели кровь.

— В порядке, — сказал Кароль.

Но это лицо, странно повязанное платком, будто болели зубы… это был не Семиан… и только через несколько секунд мы поняли: Вацлав!

Вацлав вместо Семиана, на полу, мертвый. Но Семиан тоже был мертв — только на кровати — лежал на кровати с раной от ножа в боку, уткнувшись носом в подушку.

Мы зажгли свет. Я приглядывался ко всему этому, охваченный какими-то странными сомнениями. Это… это не представлялось реальным на все сто процентов. Слишком складно — слишком легко! Не знаю, достаточно ли ясно я выражаюсь, я хочу сказать, что в действительности это не могло быть так, потому что какая-то подозрительная стройность прослеживалась в этом решении… как в сказке, как в сказке… Наверное, вот как это случилось: Вацлав сразу после ужина пробрался к Семиану через дверь, соединяющую их комнаты. Убил его. Без осложнений. Потом дождался прихода Гени с Каролем и открыл им дверь. Все сделал, чтобы они его убили. Без осложнений. Для верности погасил свет и повязал лицо платком — чтобы его в первую минуту не узнали.

Ужас моего раздвоения: ведь грубая трагичность этих трупов, их кровавая правда была слишком тяжелым плодом для столь тонкого деревца! Эти два застывших трупа — эти двое убийц! Будто смертельно серьезная идея оказалась пробитой насквозь легкомыслием…

Мы вышли из комнаты в коридор. Они посматривали друг на друга. Ничего не говорили.

Мы услышали, что кто-то бежит по лестнице. Фридерик. Увидев Вацлава, он остановился. Махнул нам рукой — непонятно, что это должно было означать. Вытащил из кармана нож, подержал его мгновение в воздухе и бросил на пол… Нож был в крови.

— Юзек, — сказал он. — Юзек. И его сюда.

Он был невинным! Был невинным! Невинная наивность исходила от него! Я посмотрел на нашу парочку. Они улыбались. Как обычно улыбается молодежь, попав в щекотливую ситуацию. И на мгновение они и мы, в нашей катастрофе, посмотрели друг другу в глаза.