Книга Прекрасное разнообразие, страница 78 – Доминик Смит

Открыв коробку, я зачерпнул горсть праха. Консистенцией он напоминал ил, а цветом — пемзу. В мягкой субстанции попадались твердые крупинки. С гор позади нас задул ровный ветерок. Я подбросил прах в воздух, и его унесло по склону холма. Память успела запечатлеть облачко, состоявшее из более тяжелых частиц, на фоне темно-синего неба.

— Кто-нибудь расскажет мне, что тут происходит? — спросил Тоби.

Тереза наклонилась к его уху и стала шепотом описывать то, что мы делали.

Я вычерпнул еще несколько горстей и развеял их в воздухе, потом спросил маму, хочет ли она сделать то же самое. Она подошла ко мне и опустила руку в коробку неохотно и испуганно. Первую горсть она высыпала очень осторожно, как сыпала ореган в кипящую похлебку, но дальше стала бросать прах вверх, как конфетти, стремясь добросить его до территории заповедника. Никто не плакал и не произносил никаких речей, хотя каждый чувствовал в этом ритуале какую-то тайну. Мне казалось, что присутствовавший рядом со мной отец теперь растворяется в сумерках, сливаясь с озоном и кислородом, и становится самим воздухом.

Тоби и Тереза приехали к нам в Висконсин погостить на несколько дней. У Тоби были каникулы, и он хотел навестить соученика по Галлиардской школе, жившего в Мэдисоне. Тереза сказала, что ей будет любопытно взглянуть на тот «инкубатор», где я вырос. Мы впятером вылетели в Мэдисон ночным рейсом. Пока мы выполняли обычные формальности — регистрировались и проходили через металлоискатели, — мама все время молчала. Когда на экране монитора показались скелеты наших пожитков, Тереза дернула меня за руку:

— Смотри! Как на рентгене!

До дому добрались уже после полуночи. Когда мы вошли, сразу стало как-то неуютно. Каминная полка зияла пустотой. Мама, проходя по комнатам, пыталась придать дому жилой вид: зажигала лампы, прибавляла тепла в батареях, задергивала шторы. Глаза ее были пусты, лицо бледно.

— Ну ладно, всем спокойной ночи, — сказала она устало.

У нее уже не было сил заботиться о гостях. Тоби, тоже сильно уставший, все еще находился в прихожей и постукивал пальцем по раме висевшей у входа картины.

— Буона сера, — произнес он.

— Ты, Уит и я можем лечь в гостевой комнате, это в самом конце коридора, — предложил я Тоби. — А Тереза пусть займет мою.

— Значит, мы будем спать в одной комнате с самим Баком Роджерсом? [93] — спросил Тоби.

— Так точно. И ты сможешь сделать вместе с ним вечернюю гимнастику, — ответил я.

— Чудно! — воскликнул Тоби.

Поцеловав кончики пальцев, он направился в конец коридора, постукивая по полу и стенам тросточкой.

Мы с Терезой уселись на кухне. Я сделал себе и ей горячий шоколад.

— Похоже, здесь никто никогда не готовил, — сказала Тереза, оглядываясь.

— Мама натирает до блеска даже ручки на плите.

— Мне кажется, в этом доме люди вообще не живут.

— Ты меня смущаешь.

— Да, тебе сильно досталось, — сказала она, убирая прядь волос со лба. — Скажи, а почему ты прекратил мне писать?

— Мне было нечего сказать.

— Но я никогда не учила тебя, как надо жить.

— Да, верно, — ответил я. — Меня никто не учил, кроме него.

— Кого?

— Отца.

Я разлил по чашкам горячий шоколад и протянул одну из них Терезе.

— Как твои пациенты? — спросил я.

— Они по большей части лжецы и обманщики, — ответила она, отпивая глоток.

— Мне нравится, что ты осталась такой… прямолинейной.

— Я иногда воровала из больницы пилюли. Но не пила, только складывала их дома в маленькие кучки.

— У тебя что, была депрессия? — спросил я.

— Ну, не то чтобы депрессия. Просто эти люди меня достали. Ты ведь сердился на меня за то, что я рассказала тебе об опухоли? Вот, и ты не один такой. Во всем штате Коннектикут нет человека, которого ненавидели бы больше, чем меня.

— Мне просто хотелось обвинить кого-то.

Тереза взяла чашку обеими руками.

— Скажи, тебе не кажется, что я не нравлюсь твоей матери? — спросила она.

— Ну, она не привыкла к присутствию другой женщины в этом доме. Девушек тут никогда не бывало.

— Что же их заменяло?

— Конденсационные камеры и другие физические приборы. А также клуб любителей путешествий. А также барбекю с астронавтами. У меня никогда не было подружки.

— А, ну да! Я же у тебя первая. Я иногда об этом забываю.

— Нумеро уно!

Осмотрев кухню, она выглянула в окно и полюбовалась на начинавший цвести сад.

Мы допили шоколад и поднялись в мою спальню. Тереза критически оглядела химические приборы и созвездия под потолком.

— Примерно этого я и ожидала, — сказала она.

— В этом доме, как в музее, ничего не трогают с тысяча девятьсот восьмидесятого года.

— Да, твоя мама может брать плату за вход. А посетителям будет разрешено ложиться на твою кровать и рассматривать Млечный Путь.

Она откинула покрывало на кровати, и нашим взорам открылся Супермен в разные периоды своей жизни: обгоняющий локомотив, взбирающийся на небоскреб, летящий с вытянутой рукой.

— Очень сексуально, — заметила Тереза.

— Ну ладно, встретимся утром. Если захочешь ночью сделать гальванический элемент, то все ингредиенты на столе. Спокойной ночи! — И я повернулся к двери.

— Натан! — позвала она.

— Что?

— А ты… когда-нибудь… был с другими?

Я застыл на месте.

вероятность того что вы погибнете от удара молнии — 1: 600 000

— Нет. То есть я целовался, — ответил я, разглядывая обои. — А ты?

— В общем-то, тоже нет.

Я оглянулся. Она легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку, как обидевшаяся на кого-то маленькая девочка. Я не мог на нее спокойно смотреть: у меня закипала кровь от одной мысли, что она будет спать в моей постели. Я представил, что снова целую ее. Время стремительно уходило. Снаружи, в саду, стояли яблони, и их плодам было на роду написано сначала расти, а потом падать с веток; где-то далеко, в Калифорнии, сквозь прах отца прорастали гиацинты. Сама природа подсказывала нам, что надо делать.

— Я ужасно рад тебя видеть, — сказал я.

Она забралась под одеяло, и я выключил свет.