Книга Танец мотыльков над сухой землей, страница 6 – Марина Москвина

* * *

Художник Лепин Анатолий Васильевич — живописец трав:

— Слушай, у меня идея насчет тебя, если выгорит — будешь вся в шоколаде. Ты похожа на Цветаеву, тебе ее только в кино играть. У тебя как с дикцией? Ничё? Это облегчает дело. А чё? Бабки заработаешь!

* * *

В какой-то поездке мой папа Лев посетил экспериментальный террариум. Что удивительно, о научной работе их уникальной лаборатории экскурсовод рассказывал с гюрзой на шее.

Все — потрясенно:

— Позвольте вас сфотографировать!

— А я могу и вам ее дать! — лукаво заметил экскурсовод. — Гюрза-то дохлая!

* * *

— Сереж, — говорю Седову, — тебе привет от одного художника, он как-то представился, я забыла — то ли Упокой, то ли Неупокой…

— Так НЕ или У? — спросил Седов.

* * *

Всю жизнь я мечтала послушать лингвиста Вячеслава Иванова, столько слышала про него от разных почитаемых мною людей. А когда мечта сбылась, в Дубултах, в Доме творчества, он читал неописуемо интересную лекцию о семиотике, я позорно заснула на первом ряду. Единственное меня утешало, что рядом со мной крепким сном спала поэт Марина Бородицкая.

* * *

Сергею Седову предложили заключить договор в издательстве на десять лет. Он уже собрался его подписывать. Я еле успела его остановить.

— Вы что?! — вскричала я.

— А в Японии и на сто пятьдесят лет заключают, — ответили они недовольно.

* * *

Однажды мы с Седовым придумали детский сериал и предложили его на телевидение. Причем Седов сам хотел все поставить и чтобы мы с ним исполнили все роли.

— И вам не нужен режиссер? — спросили нас изумленно.

— Нет, — отвечаем.

— А что вы уже сняли? — поинтересовались у Седова.

— «Восемь с половиной», — сказал он, приосанившись. — «Романс о влюбленных», «Я шагаю по Москве»…

* * *

Знаменитый дизайнер, лауреат Государственной премии Андрей Логвин подарил Лёне авторскую майку с надписью на груди: «Все говно, а я художник». Леня ходит в ней по дому.

— Чистенько и хорошо, — говорит он благодушно.

* * *

Однажды Седову позвонили и сказали, что к нему с предложением собирается обратиться продюсер Бекмамбетов.

— Я даже стал скорей бежать отовсюду домой, — говорит Седов. — И когда приходил, спрашивал у мамы: «Бекмамбетов не звонил?»

— Ты знаешь, — сказал он мне через несколько месяцев, — я уже начал волноваться: все-таки богатый человек. Вдруг телохранители зазевались, или какой-то завистник… Прямо хочется позвонить и спросить — все ли с ним в порядке?

* * *

Я — нашему издателю:

— Понимаете, мы с Седовым имеем дело только с порядочными людьми, поэтому мы даже друг с другом дел никаких не имеем.

* * *

Юра Ананьев замечательно играл на трубе. И научил этому своего гималайского медведя. В трубу Топтыгина Юра закладывал бутылку с молоком, рассчитанную по секундам на основную тему «Каравана». Топтыгин лихо вскидывал трубу на первой ноте и не опускал — до последней.

Однажды кто-то крикнул из зала:

— Медведь халтурит.

— Почему? — спросил Юра.

— На кнопки не нажимает.

— Он вам что, — произнес Юра своим благородным бархатным баритоном, — Армстронг?

* * *

В электричку, где едет моя мать Люся с новым веником, торчащим из сумки, входит мужик, достает пистолет и говорит:

— Если я проеду Кубинку, всех уложу.

Люся ему отвечает приветливо:

— Так, молодой человек, сядьте и сторожите своим пистолетом мой веник. А я пойду посмотрю по расписанию, когда будет Кубинка.

* * *

Поэт Геннадий Калашников, бесконечно лояльный к людям, с неисчерпаемым чувством юмора, один только раз я видела его возбужденным и разгневанным — когда заговорила о литераторе, которого он подозревал в антисемитизме.

— Поверь мне, Гена, — говорю, — я знаю этого человека много лет, мы уйму времени с ним провели, гуляя, выпивая и размышляя об индуизме и буддизме, и никогда, ни в какой степени подпития, не слышала я ничего такого, о чем ты сейчас возмущаешься. А ведь люди, которых ты имеешь в виду, разговаривают об этом вслух даже сами с собой!

На что Гена воскликнул с неожиданной горечью:

— Да разве с тобой можно поговорить хотя бы о чем-нибудь, что действительно по-настоящему волнует человека?!

* * *

Чуть ли не сигнал своей первой книжки, который мне самой-то дали на время — показать родителям, я с трепетом подарила в ЦДЛ Юрию Ковалю. Он ее тут же в трубочку свернул, бурно ею жестикулировал, почесывался, дирижировал, кого-то окликнув, постучал по плечу, кому-то дал по башке, потом вдруг опомнился и спрашивает:

— Слушай, ничего, что я твою книгу… скатал в рулон?

* * *

На побережье Балтийского моря в Дубултах Юрий Осич увидел двух высоченных стюардесс. Коваль с ними познакомился, пригласил в гости, выдумал, что у него друг — летчик.

— Все в Доме творчества ахнули, когда их увидели, — он рассказывал, — а они влюбились в нас с Яшей Акимом, расставались — плакали, обнимались, целовались. Одна даже долго мне писала письма.

Тут в наш разговор вмешался Яков Лазаревич — ему показалось, что в обществе столь низкорослых экземпляров, как мы с Бородицкой, невежливо воспевать длинноногих дам, поэтому он сказал:

— Ерунда! В женщине главное… ум.

Коваль искренне рассмеялся.

— Да-да, — настаивал Аким. — И вообще, один мужчина может любить нескольких женщин.

— Скольких, Яков? — посерьезнел Юра. — Говори, скольких? Трех?

* * *

— У нас в молодежной редакции радио, — говорила Люся, — был начальник. Он нас собрал, отчитал и в заключение произнес, кипя от возмущения: «Все это способствует разврату и призерватуции!»

* * *

Леня сгорел на пляже, спина чешется, он мажется кефиром:

— Посмотри, у меня там не крылья растут? Или плавник?..

* * *

В электричке:

— …У него клубника разговаривала и так хорошо выговаривала букву «Р»!..

* * *

— С какой стати вы говорите мне «ты»?

— Да тут некого называть на «вы». Тут на «ты»-то некого называть!..

* * *

— А что это — вот, я слышал, говорят — «крайняя плоть», «крайняя плоть»?..

— Это пятка, — ответил кто-то со знанием дела.