Книга Кикимора болотная, страница 30 – Людмила Милевская

— Не нахожу в ней ничего, способного вызвать подобные чувства, — честно призналась я.

— Это странно. Она очень похожа на Мишу, точнее, он на нее. И глаза, и выражение лица! Я просто насмотреться на нее не могу!

— Еще насмотришься, — без энтузиазма пообещала я и добавила:

— Я рада, что она тебе нравится. Может, хоть это тебе поможет.

Елизавета Павловна тем временем знакомилась с моей квартирой. Причем делала она это со смаком, щедро отпуская хвалебные комментарии. У меня даже появилось подозрение: уж не собирается ли она поселить здесь молодых. Особенно ей понравилась гостиная, детище моего третьего мужа. Я бы даже сказала, его шедевр, потому что моя гостиная — это настоящее произведение.

Мой третий муж был директором завода, но голова и руки у него были на месте. Гостиная — это резьба по липе и зеркала, это мозаичные полы каких-то невиданных пород дерева и хрустальный потолок с диковинной подсветкой… Все это существовало почти двадцать лет и было словно новенькое. Но это уже благодаря моим стараниям.

— Миша, взгляни, какой великолепный евродизайн, — воскликнула гостья, и я пожалела ее всей душой.

— Этот дизайн — ровесник Жанны, — с гордостью сказала я. — Мы тогда о Европе и слыхом не слыхали. Все, сделанное здесь, опирается на древние традиции русских мастеров.

— И вы уже много лет живете среди этой прелести? — изумилась Елизавета Павловна.

— Да, — согласилась я, — и уже много лет ее убираю. Теперь, правда, Жанна мне помогает. Она очень трудолюбива, — ввернула я, радуясь такой возможности.

— Да, да, — рассеянно отозвалась Елизавета Павловна, переходя в другую комнату. — Миша говорил мне. Ах, какая прекрасная картина, — тут же восторженно воскликнула она, увидев мой портрет во весь рост, занимающий большую часть стены. — Кто эта прекрасная дама?

Мне стало обидно.

— Разве не видите? Я!

— Вы? — На лице гренадера в юбке появилось разочарование.

Я сжалилась над ней и сказала:

— Шутка. Разумеется, это портрет моей бабушки.

Елизавета Павловна с облегчением вздохнула и улыбнулась. Затем она внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Раз ваша бабушка, значит, прабабушка Жанны?

К такому повороту я не была готова, но пришлось согласиться.

— Ну, разумеется, — после легкой заминки ответила я. — Это прабабушка Жанны.

— Оч-чень хорошо, — одобрила Елизавета Павловна и по-новому посмотрела на Жанну. — Миша, ты слышал? Это твоя будущая родственница.

Миша и без того прирос к портрету, с удовольствием смотрел на юную меня, и в глазах у него были совершенно не родственные чувства.

«Дьявол, — подумала я. — Ведь собиралась быть только тетушкой, а уже угодила в прабабушки. Чертов муж (второй). Приспичило ему писать меня в костюме знатной дамы».

— Так прабабушка Жанны, выходит, была дворянка? — с легким недоверием продолжила допрос Елизавета Павловна.

Я вспомнила, как нынче это модно и, не моргнув глазом, солгала:

— А разве вы не видите?

Гостья вперилась в портрет, будто там у меня та на лбу было написано, к какому роду-племени я, пардон, бабушка относится. После пристального изучения портрета будущая свекровь повеселела.

— Вы знаете, — воскликнула она, обращаясь ко мне почти уже как к своей подруге, — а ведь действительно есть легкое сходство с вами.

— Надеюсь, — скромно ответила я.

— Да, да, и Жанна тоже унаследовала некоторые черты, — продолжила Елизавета Павловна. — Ведь правда, Миша?

Он охотно согласился. Все были рады, только Жанна зарделась от смущения. Бедняжка не привыкла врать. Надо подумать, правильно ли я воспитываю Саньку.

Елизавета Павловна, уже вполне довольная, ущипнула Жанну за щечку и сказала:

— Крошка, а ты мила.

Я решила, что на этой оптимистичной ноте можно их приглашать к столу.

Приглашение восприняли с энтузиазмом. Разогретые приятным сообщением о дворянском происхождении невесты, гости захотели к духовной пище присовокупить что-нибудь посущественней. Слава богу, на столе было все. Все, что осталось от вечеринки. Мы с Жанной добавили к этому всего несколько блюд, но зато каких!

— Миша, — снисходительно бросила ему мать, — поухаживай за невестой.

Он ринулся выполнять приказание матери. Одной рукой взялся за стул, другую положил на талию Жанны…

И комната взорвалась оглушительным визгом. Невеста закричала, словно резаная. Присутствующие содрогнулись. Бедного Мишу затрясло, как от электрического тока. У Елизаветы Павловны подогнулись колени, и она рухнула на стул. Я потеряла дар речи, онемела, но ненадолго. Секундой позже я завизжала не хуже Жанны, схватила ее за руку и с криком «все погибло!» поволокла на кухню, предоставив гостям возможность строить домыслы.

— Что случилось? — уже на кухне спросила я, быстро включая духовку, сгребая с коробки крошки торта и высыпая их прямо на пламя.

— Не знаю, — прошептала Жанна.

— Как это не знаешь? Орешь и не знаешь? Она испуганно покачала головой.

На бедняжке не было лица. Один страх.

— Миша ко мне притронулся и… Меня словно кипятком окатили.

— Плохо, — констатировала я, принюхиваясь, достаточно ли уже дымят крошки. — Придется показать тебя невропатологу, а то и психиатру. Ты слишком впечатлительная, возьми себя в руки.

Я попыталась погладить ее по плечу, но она опять вскрикнула и прыгнула на другой конец кухни. Я окончательно расстроилась и посоветовала:

— Старайся пока держаться подальше от Михаила. И вообще сядешь рядом со мной.

Надо сказать, последнее событие сильно повлияло на меня. На душе и без того скребли кошки. К тому же я с мучительным напряжением ждала возвращения Евгения. Он мог вернуться в любой момент, и это не было бы приятным сюрпризом.

Что ему взбредет в голову, знает только черт!

Тем временем крошки уже достаточно надымили. Я выключила духовку, осторожно взяла Жанну за руку и повела ее в гостиную.

Гости в глубокой задумчивости сидели за столом. Было видно, что задумались они, услышав наши шаги, а до этого энергично делились соображениями.

— Чем-то пахнет? — потянула носом Елизавета Павловна.

Я этого и ждала, а потому со скорбным вдохновением воскликнула: