Книга Обрученные с Югом, страница 109 – Пэт Конрой

— Простите, мэм. Я не знаю, что это такое.

— Рак, — ответила медсестра, и я впервые столкнулся с этим жутким приговором.

— Он вон в той палате. Мы дали ему лекарство, но спит он плохо.

Я вошел в палату, мои глаза не сразу привыкли к темноте.

— Что это ты уставился на меня, как на хорька в клетке?

— Я думал, вы спите, мистер Кэнон. Мне сказали, вам дали снотворное.

— Я слишком взволнован, чтобы уснуть.

— Что вас беспокоит?

— Да так, пустяки. Недержание, деменция, паралич, боль, если не считать самой смерти.

— Не беспокойтесь. Все пройдет, немного погодя вам станет лучше.

— Меньше всего на свете я сейчас хотел видеть тебя. Почему ты так долго не приходил?

— Я заходил к вам домой, чтобы покормить кошек.

— Они разжиреют, как коровы, если будут набивать брюхо дважды в день.

— Я не знал. У меня никогда не было домашних животных. У моей матери аллергия на мех.

— Один раз в день — и хватит с них.

— Хорошо, так и буду делать.

— Надо нанять домработницу прибраться в доме, — сказал мистер Кэнон. — У меня там в кровати такое безобразие. Я чуть не умер со стыда перед этими славными мальчиками из «скорой». Застали меня в таком позорном состоянии.

— Эти ребята видали всякое. Так сказал мне отец, когда мы убирались.

— Вы убрались в доме?

— Да, дом сияет, как новенький. Простыни спасти не удалось, но все остальное в порядке. Вымыто, вычищено, отполировано. Мы славно поработали. Даже принесли цветы из сада.

— Спасибо тебе, разбойник. И передай от меня благодарность своему отцу. Вы не обязаны были этим заниматься.

— Отец сказал, что только мы с ним можем справиться с чем угодно. Вы были без сознания и совсем без сил.

— Да, я вообще ничего не помню, — признался старик.

В палату заглянула медсестра Верга.

— Посетитель не мешает вам, мистер Кэнон? Мы можем его выпроводить.

— Еще чего! Если мне кто и мешает, то это вы и ваши бравые медсестры, — проворчал мистер Кэнон. — Этот мальчик накормил моих кошек, убрался у меня дома. Почему я не могу уснуть? Вы даете мне подделки вместо настоящих эффективных препаратов?

— Сейчас сделаем укол, и вы проспите всю ночь, — ответила медсестра. — А мальчику нужно уйти.

— Еще пару минут, — попросил мистер Кэнон. — Лео, я хочу, чтобы ты завтра позвонил моему адвокату Кливленду Уинтерсу. Мне нужно сделать несколько важных распоряжений, и чем раньше, тем лучше.

— Завтра утром вас осмотрит доктор, — ответил я. — Он поднимет вас на ноги. И вы скоро вернетесь домой.

— Так бывает только в книгах и в кино. Что-то оборвалось во мне сегодня утром. Глубоко-глубоко внутри. Не знаю, что это, но мне конец. Убери кислое выражение с лица! Я хочу составить для тебя длинный список дел. Нужно обзвонить кое-кого из покупателей — мерзавцев, которые мне задолжали. Нужно позвонить продавцам, у которых остались купленные мной вещи. Все свои книги я хочу пожертвовать Чарлстонской библиотеке. Мне нужно переговорить с куратором Музея искусств Гиббса. Обязательно позвони настоятелю церкви Святого Михаила, пусть придет исповедовать и соборовать меня. И еще принеси молитвенник, который лежит в верхнем ящике тумбочки у моей кровати. Его взял с собой мой прапрадед Кэнон, когда отправился на Битву в Глуши. [111]

— Нет, — возразил я. — Не буду я ничего делать. Не буду, и все. Доктор Рэй утром осмотрит вас, назначит лечение. Вам станет лучше, вот увидите. Завтра вечером сами же будете смеяться над собой. А я буду дразнить вас этим разговором еще тридцать лет, честное слово.

— Ах, Лео, Лео! Я никогда никому не говорил об этом. Я ни с кем не был достаточно близок. Я выбрал жизнь затворника, потому что считал ее наиболее подходящей для себя. Для отца и матери я был горьким разочарованием. Единственному ребенку это невозможно пережить. Эта рана кровоточит всю жизнь, ее даже время не лечит. О моей болезни никто в Чарлстоне не знает. Я ничего не сказал ни своему любимому настоятелю, ни адвокату. Два года назад мне поставили диагноз «лейкемия». Я не выйду из этой больницы.

— Не говорите так! Нельзя сдаваться, ни в коем случае нельзя!

— И чего ради я разговариваю с тобой, мистер Никто? Ты даже не способен рассуждать хладнокровно.

— Я знаю, каково это, сдаваться. Нельзя этого делать, нельзя!

— Ах да. Я порой забываю, что у тебя бывают припадки безумия. Не сразу я согласился пустить к себе сумасшедшего, не сразу. Однако чарлстонское воспитание оказалось сильнее, чем предубеждение против психбольниц.

— Среди нас еще ходят святые вроде вас.

— А теперь иди домой, — вздохнул мистер Кэнон. Видно было, что он устал.

— Я останусь с вами на ночь. Посплю на этом стуле.

— Что за нелепая идея! Этого мне еще не хватало!

— Мои родители считают, что вам не следует оставаться одному. По крайней мере, в первую ночь.

— Я всю свою жизнь был один. Давай с тобой так договоримся. Сейчас ты пойдешь домой и выспишься в собственной постели. А утром, по дороге в школу, занесешь мне свежую газету.

— Вы точно не хотите, чтобы я остался?

— Как еще я могу доказать это?! — вспылил мистер Кэнон. — Подать дымовой сигнал? Тебе положено быть дома, со своими родными. А мне положено быть одному, со своими мыслями.

— Позвоните мне ночью, если понадоблюсь. Через десять минут я буду у вас, тут рядом.

— Я храплю.

— Ну и что?

— Это такое плебейство — храпеть. Храпят сантехники, продавцы старых автомобилей, сварщики, члены профсоюза. Чарлстонский аристократ не должен храпеть. Человеку с моим социальным положением храпеть непозволительно.

— Медсестры как раз обсуждали это, когда я пришел.

— И о чем же кудахтали эти курицы?

— Говорили, что вы издаете больше шума, чем вулкан при извержении.

— Ну я покажу им. — Старик был крайне недоволен, что его частная жизнь стала предметом злословия. — Эти клуши пожалеют, что узнали имя Харрингтона Кэнона.

Раздался шум возле двери, и вошла медсестра Верга с подносом, на котором лежал бумажный кулечек с таблетками и шприц внушительного размера. Я знал, что мистер Кэнон — не большой любитель уколов, и не удивился, когда он взвыл:

— Господи, да такая доза усыпит и голубого кита!

— Возможно. Но уж вас-то наверняка.