Книга Обрученные с Югом, страница 78 – Пэт Конрой

— Я ничего плохого не собираюсь делать, — говорит Маклин. — Просто потолковать. Я всегда разговариваю с людьми, и только.

— Ладно, заткнись и послушай. В Чарлстоне мы с Бетти знаем все закоулки. Все до единого. Знаем людей, которые в курсе всех слухов, которые скажут, кто чем занимается, кто торгует наркотой, когда прибыла оптовая партия и все такое. А в Сан-Франциско мы ни хрена не знаем. И человека подходящего у нас нет. А теперь появился мистер Маклин Тихуана Джонс. Всем понятно, что я имею в виду? — Айк обращается ко всем нам.

— Одно я знаю наверняка, — произносит Маклин в тишине, наступившей после слов Айка. — Никто из вас больше не увидит моей черной жопы, если унесу от вас ноги. Славный у нас получился клуб, разноцветный, но я пойду своей дорожкой. Встречаться с вами еще, добрые люди, мне сильно неохота.

— Если это твое окончательное решение, тогда мы уходим, — отвечает Айк.

— А как насчет наручников?

— Теперь они твои, — говорит Бетти. — Оставь себе на память. Смотри не потеряй.

И мы всей компанией шагаем прочь от Маклина.

— Вы не имеете права бросить меня тут в наручниках! Эй, мы же земляки! Мы из Пальмового штата! [93]

Наш смех приводит его в ярость, и он мечет нам вслед изобретательные и цветистые проклятия, но нас они скорее забавляют, чем пугают.

Айк возвращается и хватает Маклина за грудки.

— Нам нужна твоя помощь, Маклин! Ясно тебе или нет? Решай быстро. И смотри не ошибись, прими правильное решение.

— Чем могу быть вам полезен, милые леди и джентльмены? — оценив ситуацию, вежливо спрашивает Маклин.

Подходит Бетти и снимает с него наручники.

— Шеба, дай мне твой кошелек, — просит Айк и протягивает руку.

Шеба нехотя кладет кошелек в протянутую руку. Айк, не сводя глаз с Маклина Джонса, отсчитывает триста долларов и вручает ему с небольшим напутствием:

— Вкратце расскажу тебе, в чем дело. Мы приехали, чтобы найти человека по имени Тревор По. Он играл на фортепиано, часто — для очень известных особ. Он заболел СПИДом. Вот листовка с его портретом, Маклин. Если ты его найдешь — мы дадим тебе пять тысяч баксов, без вопросов. На листовке я написал, где мы остановились. Если ты намерен заново начать свою чертову жизнь, мы тебе поможем. Благодари Бога за то, что сегодня вздумал ограбить нас. Думаю, Господь не случайно свел нас вместе.

— По-моему, это был Сатана, а не Бог, — бурчит Маклин.

— Согласна на сто процентов, — говорит Шеба, снимает очки и смотрит исподлобья.

Маклин впивается взглядом в Шебу. Что касается умения жечь взглядом, словно каленым железом, они достойные соперники.

— Где-то я видел эту лоханку, — бросает Маклин и переводит взгляд с Шебы на нас. — Знакомая рожа. В рекламе «Найк» снималась, что ли. Или еще где-то.

— Или, — говорит Шеба, и мы спешим навстречу вагончику, который направляется обратно на Пауэлл-стрит.

В каждом городе есть свой Тендерлойн. Вы чувствуете, как сам воздух меняется, словно вы преодолели невидимую границу, и вас со всех сторон обступают убожество, обветшалость, уныние, как будто город износился до дыр и сам не знает, как залатать их. Несмотря на то что Тендерлойн находится в центре, он напоминает подгнивший бочок яблока, которое долго пролежало на солнце и теперь привлекает внимание мух и ос. Некогда этот район был очень красив, и теперь многие здания радуют глаз своей архитектурой, но былая роскошь растрачена в превратностях разгульной жизни. В Сан-Франциско можно определить, что вы попали в неблагополучный квартал, по тому виду, который открывается из окон. В Тендерлойне куда ни посмотри — повсюду тоска и безобразие. В переулках пахнет мочой, помоями и дешевым вином. В понедельник мы должны развезти более сотни обедов по семи гостиницам-ночлежкам. Наш план таков: работать сообща, с максимальной скоростью. Начинаем с гостиницы под названием «Кортес». Пока Шеба любезничает с дежурным, остальные отправляются в глубь заведения, которое вполне оправдывает прозвище «клоповник». Здесь пахнет двумя сортами плесени: той, что образуется на дешевом сыре, и той, что разводится в сырых и темных подвалах, незнакомых с дезинфекцией.

С шестью упаковками я бегу по лестнице, которая грозит обвалиться под такой тяжестью. Молли идет за мной, следом шаг в шаг — Фрейзер и Найлз. Я стучусь в первую дверь. За ней слышится какое-то шевеление, потом слабый голос спрашивает:

— «Открытая рука»?

— Кушать подано! — откликаюсь я.

Рассмеявшись, человек открывает дверь. Передо мной живые мощи. Так происходит мое первое знакомство с ходячим скелетом — мужчина настолько истощен СПИДом, что я не уверен, доживет ли он до рассвета.

— Вы Джефф Макнайтон? — уточняю я и ставлю коробку с обедом на некрашеный стол.

Человек кажется прозрачным от худобы, видно, как струится кровь по венам у него на лбу. Кожа напоминает луковую шелуху.

— Я заказывал севрюгу, черную икру и блины. И бутылку холодной «Финляндии». Надеюсь, все исполнено в точности?

— Вынужден вас огорчить, Джефф. В последнюю минуту севрюгу пришлось заменить. Это грубое нарушение, согласен. Но я всего-навсего мальчик-разносчик, какой с меня спрос. Меня зовут Лео Кинг, я буду вас обслуживать пару недель.

— Вы хватили через край, Лео. — Мужчина заходится в приступе кашля. — Вы будете меня обслуживать еще неделю, не дольше. Дольше я не протяну. У меня снова началась пневмоцистная пневмония. [94]

— Хотите, чтобы я сообщил кому-нибудь? Родителям? Родным?

— Всем уже сообщили. Никому нет дела.

— А я вот разыскиваю друга, его зовут Тревор По. Не знаете такого?

Я вынимаю листовку с портретом.

— Знаю. Пианист. — Джефф рассматривает фотографию. — Я слышал его не раз в барах в Кастро, но знакомы мы, строго говоря, не были.

— Если узнаете вдруг от знакомых, где он сейчас, позвоните? Мой номер телефона указан под фотографией.

— В «Кортесе» нет телефонов, — говорит Джефф.

Я помогаю ему добраться до стола и открываю коробку.

— Из этой комнаты я никогда не выйду, — продолжает Джефф. — А на данный момент вы мой единственный знакомый. Вряд ли у меня появятся новые. Спасибо вам, Лео.

В следующую дверь я стучусь громче, встречает меня пожилой человек. Он находится куда в лучшей физической форме, чем его молодой друг. Старшего зовут Рекс Лэнгфорд, младшего — Барри Палумбо. Глаза Барри открыты, но при виде меня их выражение не меняется. Его можно было бы принять за манекен, если бы не тяжелое, хриплое дыхание.