Книга Ненавижу? Хочу! или Кое-что о мачо, страница 37 – Маша Царева

* * *

– Александра, вам не кажется, что в последнее время вы слишком часто прогуливаете работу? – спросил меня мой шеф Максим Степашкин, недобро поблескивая очками.

Я сразу знала, что приглашение в кабинет главного редактора ничего хорошего мне не сулит.

И все-таки в душе моей теплилась слабая надежда на то, что, может быть, он заведет речь о моем переводе на новую должность. Например, из меня получился бы великолепный заместитель главного редактора. Журналисты и прочий газетный персонал были бы от меня в полном восторге. Ведь я-то не заставляла бы их появляться на рабочем месте в десять утра и не отчитывала бы за прогулы. Потому что я прекрасно понимаю, что работа является всего лишь досадным дополнением к личной жизни.

– На прошлой неделе в газете не было ни одной вашей статьи, – монотонно отчитывал меня Степашкин, – ведь вы не простой корреспондент, а редактор.

Я попыталась придать своей физиономии выражение глубокого раскаяния. Получилось плохо – после очередной ночи с Майклом Рикманом я была самим олицетворением жизненного благополучия.

– И где тот материал о влюбленных, которые одеваются одинаково? Мы говорили о нем несколько недель назад, но вы так и не потрудились над ним поработать.

– У меня были серьезные проблемы, – еле сдерживая улыбку, сказала я.

– Да неужели? И какие же, если не секрет?

В тот момент незнакомому человеку Максим Степашкин мог, наверное, показаться идеальным начальником, сочувствующим, заботливым. Но я-то прекрасно знала, что означает эта на первый взгляд миролюбивая улыбочка.

Так, надо срочно что-то придумать. Я же творческий человек, журналист.

– Проблемы… э-э-э… Личного характера. Все дело в том, что я… – я закашлялась, – я, наверное… собираюсь выйти замуж! – Мой язык сам это произнес, честное слово.

– Что ж, это многое объясняет, – улыбнулся Степашкин.

Я недоверчиво на него взглянула. Неужели и ему не чуждо ничто человеческое? Странно, я-то всегда была уверена, что наш Максим Леонидович на самом деле киборг, и под безупречно выглаженной рубашкой у него скрывается сердце, работающее на батарейках.

– Многое объясняет, – повторил он, – и то, что я все реже вижу вас на рабочем месте. И то, что вы не отвечаете на официальные письма и приглашения, тем самым подрывая авторитет нашей газеты. И то, что я давно не читал ничего, написанного вами. И то, что я считаю вас первым кандидатом на увольнение.

«Нет, – печально констатировала я, – значит, все-таки киборг. Может быть, исхитриться вылить ему на голову стакан воды и устроить короткое замыкание?» Я представила себе Степашкина, у которого из ушей брызжут фонтаны синих искр. Его речь становится все медленнее и невнятнее, а голос – ниже. «Уво-о-о-о-олл-ллюююю…» – говорит он перед тем, как замолкнуть навсегда. Конечно, я, как сознательная гражданка, отволоку бывшего шефа (вернее, то, что – ха-ха-ха – от него останется) в металлоремонт. И там, даст бог, мне скажут, что данный механизм восстановлению не подлежит. Но его можно продать на запчасти.

Я по-идиотски захихикала.

– Что вы все смеетесь, Кашеварова, – устало вздохнул киборг, – на вашем месте я бы всплакнул. Когда вы собираетесь дописать статью о моде в унисон?

– Сейчас, – брякнула я, но потом вспомнила, что я же собиралась уйти пораньше с работы, чтобы заглянуть в магазин «Все для невесты». Ничего, что-нибудь придумаю. И вообще, по-моему, главное – это уверенным голосом что-то пообещать. Пообещать – это уже наполовину сделанное дело.

– Ладно, Кашеварова, – махнул рукой Степашкин, – лучше идите. Я рад, что вы выходите замуж. Возможно, вам стоит подумать о карьере домохозяйки.

Красная, как перчик чили, я выскочила из кабинета в приемную. Секретарша Диночка, скрестив под столом стройные длинные ноги, старательно стучала наманикюренными пальчиками по клавиатуре. У нее был вид примерной школьницы, но я готова держать пари, что мини-пантомима под кодовым названием «Идеальная секретарша» была рассчитана исключительно на меня. А на самом деле эта маленькая, невесть что о себе возомнившая дрянь весь рабочий день перекрашивает ногти и тайком изучает свежий номер журнала «Космополитен».

Стоп. Внимание: если я беспричинно недолюбливаю (ну ладно, положа руку на сердце – ненавижу!) коллегу, более молодую и симпатичную, не есть ли это первый признак старости? Может быть, именно в такие моменты внутри меня зарождается брюзгливая, вечно недовольная старая дева, которая через несколько десятков лет будет фыркать вслед девчонкам, осмелившимся носить мини?!

– Что, попало тебе? – усмехнулась Диночка.

Вот что удивительно – она-то за что меня невзлюбила? За то, что я – редактор рубрики, а она – простая секретарша, хоть и тоже заканчивает журфак? Но она моложе меня на восемь лет! У нее еще все впереди – и повышение оклада, и целлюлит.

– Нет, наоборот, похвалили! – выпалила я. – Степашкин сказал, что не видит лучшей кандидатуры, чем я, на место его заместителя!

Что я несу?! Зачем я это сказала? Теперь болтливая Диночка даст ход сплетне. Завтра вся редакция будет шушукаться за моей спиной. Естественно, в конце концов интересная «новость» просочится и в кабинет главного редактора. Вот тогда-то завравшуюся ленивую нахалку (иным словом, меня) вышвырнут вон.

Я это понимала, но остановиться не могла.

– Я, конечно, сказала, мол, что вы, Максим Леонидович, я не заслужила. Но ты же знаешь нашего Степашкина. Если он что-то решил, то так тому и быть… Ах да, он еще что-то болтал о двойном повышении зарплаты. Наконец-то я смогу покупать туфли «Гуччи» каждые два месяца, а не раз в полгода, – я мечтательно потянулась, точно сытая кошка. На какое-то мимолетное мгновенье я и сама поверила в то, что главный редактор газеты «Новости Москвы» считает меня бесценным специалистом.

При слове «Гуччи» в Диночкиных зеленых глазах мелькнул недобрый огонек. Как же приятно было наблюдать за ее вытянувшимся лицом. Эта секундная радость почти стоит потери карьеры, честное слово.

– Да? – недоверчиво переспросила она. – А у меня другая информация. Странно.

С самодовольным видом я пожала плечами – мол, мне, высококлассному профессионалу, наплевать, о чем вы сплетничаете за моей гордо выпрямленной спиной.

– Ну а как с личной жизнью? – быстро сменила тему Диночка.

Нет, вы только подумайте, если она уже в девятнадцать лет такая стерва, что же будет с нею, когда она вступит в возраст цинизма (то есть мой)?!

Наверное, ее ядовитая слюна будет прожигать в линолеуме огромные дыры.

– И с этим все в порядке, – хотя бы здесь мне не приходилось лукавить, – а почему, собственно, ты спрашиваешь? Какие-то проблемы и нужен совет?

– Это вряд ли, – процедила она, – в твоем возрасте у меня, наверное, дети будут.

Это было откровенное хамство, немного смягченное ее мечтательной улыбкой.