Книга Замуж за "аристократа", страница 33 – Маша Царева

Актер показался Егору смутно знакомым – он даже учебник машинально захлопнул и уставился на экран. Причем отчего-то мальчику показалось, что он видел этого человека не только на экране. Но где и как они могли встретиться?

– Подонок, – прошипела бабка Клавка.

– Ты о ком, бабушка? – удивился Егор.

– О ком, о ком, – проворчала старуха и кивнула на экран. – О нем, о ком же еще? Убивать таких надо. Моя бы воля, я б его… Своими руками придушила бы!

Егор удивленно на нее уставился. Баба Клава, в отличие от других пенсионерок, не была боевой особой. То есть она могла оскорбить или даже ударить его, Егора, но она никогда не участвовала в дворовых склоках и не грозилась придушить того или иного политика.

– Но почему?

И тогда бабка, по-прежнему вперившись в телевизор, сказала:

– Он убил твою мать.

– Что?! – Егор даже подскочил на месте, словно его током ударило. – Что ты сказала?

– А? – бабка рассеянно отвернулась от телевизора. – Ты что-то спросил?

– Ты сказала, что он маму убил.

– Забудь, – устало вздохнула она, – я этого не говорила. И вообще, тебе спать пора.

– Еще только десять. И я не забуду. Ты сказала, так что, будь добра, объясни. Я не отстану теперь.

Бабушка как-то странно усмехнулась. На экране красивый актер признавался в любви не менее красивой актрисе.

– Он весь в этом, – Клавка презрительно кивнула на экран, – бабник, каких мало. Убогий юбочник.

– За что он маму убил? Он ее повесил? Почему милиции ничего не известно?

– Не кипятись, – одернула его бабушка, – никто ее не убивал. Она действительно ушла сама. Но виноват он. Какой же ты дурак, что не догадался.

Егор нахмурился:

– Вообще он сразу показался мне знакомым. Наверное, я мог видеть его, да? Может быть, в детстве? Может быть…

Внезапная догадка яркой молнией полыхнула у него в голове.

– Понял? – невесело усмехнулась Клавка. – Ничего странного, что он тебе знакомым кажется. Ты посмотри сначала туда, – бабкин желтый палец ткнулся в экран, – а потом вот туда. – И она указала на зеркало.

Егор тупо взглянул в зеркало – и, разумеется, увидел в нем свое изумленное лицо. Лицо как лицо. Правда, одноклассницы почему-то уделяют ему повышенное внимание. Говорят, что он красивый. Да мало ли на свете красивых лиц… Глаза у Егора серые, широко расставленные, между бровями пролегла тонкая морщинка… Господи, да ведь это…

– Пора бы уж тебе узнать наконец, – сказала бабка. – Слишком ты взрослый, чтобы пичкать тебя сказочками о неизлечимо больном рыцаре на белом коне, дарящем голубые топазы.

– Расскажи, – еле слышно попросил он.

– Ты и так все понял. Могу только подтвердить, что ты прав. Да, этот актер – твой отец. Александром Дашкевичем его зовут.

Егор еще раз посмотрел на экранного красавца. Тот над чем-то смеялся, привалившись на плечо смазливой актрисы, и Егору внезапно показалось, что смеются они над ним.

– Но… Как же… Мама говорила, что он погиб. Она плакала…

– Он действительно погиб, – бабка усмехнулась, – и ему повезло. Потому что в противном случае нашлось бы много желающих это недоразумение исправить.

– А как… – Егору было сложно говорить, все детские комплексы и страхи, воспоминания о том солнечном майском дне девятибалльной волной накрыли его с головою, мешали вдохнуть, дурманили, душили. – Как же мама умудрилась с ним познакомиться? Она ведь никогда не работала в кино.

– Для того чтобы познакомиться с потаскуном, необязательно крутиться в этом мире. Фильм с его участием снимался в общежитии, где жила подруга твоей мамы. И, конечно, эти дурочки поперлись посмотреть на съемки. Самых хорошеньких девушек отобрали для массовки. Твою мать в их числе. Не смотри так на меня, она была хорошенькой… До всего этого.

В каком-то порыве бабка накинула на плечи халат и бросилась к шкафу. Порылась между идеально накрахмаленными простынями и извлекла оттуда старый пожелтевший конверт.

– Вот, – конверт шлепнулся Егору на колени. – Когда этот подлец бросил ее, беременную, эта дурочка сожгла все свои фотографии. Она с ума сошла, говорила, что все равно ее больше нет. Но я смогла сохранить часть.

В конверте было всего три черно-белых снимка. На всех была запечатлена одна и та же тоненькая улыбающаяся девушка. Вряд ли ее можно было назвать красавицей, но она была очаровательна – толстая светлая коса через плечо, милые ямочки на щеках и талия, должно быть, в два раза тоньше, чем у Скарлетт О’Хара.

Егор не сразу понял, что эта молоденькая кокетка и есть его мама. Мама всегда казалась ему красивой – а какой ребенок не считает первой красавицей свою мать? Но она ведь была такой полной, такой грустной и неопрятно одетой… У нее была не слишком хорошая кожа, тусклые волосы и мешки под глазами. Она выглядела старше своих лет. Неужели эта девушка и его мама – одно и то же лицо?

– Теперь ты понимаешь, что он с ней сделал. Я ей, между прочим, сразу сказала, чтобы она ни на что не надеялась. Она посмеялась только, думала, что я, как обычно, ворчу. Он ее, видите ли, замуж позвал.

– Они любили друг друга?

Не выдержав, бабка Клавка плюнула в экран.

– Она его – да. А он только так говорил. Поматросил ее пару месяцев и нашел себе другую идиотку. Свеженькую. А она причесываться перестала. Институт бросила. Я ее неделями уговаривала почистить зубы. А потом выяснилось, что она еще и беременна… Вроде бы она немного успокоилась. Но когда я тебя впервые в роддоме увидела, то сразу поняла, что скоро все начнется по новой.

– Почему? – Егор был потрясен.

– Да потому что ты похож на него как две капли воды! Копия. Все это замечали. В тебе нет ничего ни от меня, ни от матери твоей! Только он! Конечно, ей было невыносимо видеть тебя. Она на тебя смотрела, а видела его. И я его в тебе вижу! Это пытка!..

Шурочке с мужчинами не везло. Хотя она сама была в этом виновата. Всем известно, что мужчины предпочитают страстных и роковых. Тех, что густо мажут губы красной помадой, носят каблуки и трусики-стринг и говорят, как Дианка, прокуренным полушепотом – получается очень эротично.

Шура же губ не красила вовсе, говорила резко и громко, а когда надевала трусики-стринг, ее походка начинала напоминать телодвижения циркового пуделя, которого вытолкнули на арену, предварительно напялив на бедолагу роликовые коньки.

Еще мужчины любят домовитых. Если не можешь быть шлюхой в постели, будь хотя бы хозяйкой на кухне. А у Шурочки даже яичница пригорала. И в квартире был полный бедлам (впрочем, сама она ласково называла его «творческим беспорядком»).

С торчащими в разные стороны жесткими волосами, с перепачканными краской пальцами, в вечно мятой и не всегда чистой футболке – ее никак нельзя было назвать воплощением женственности.