Книга Красотка для подиума, страница 33 – Маша Царева

– Вообще-то нет, – промямлила я.

– Это Амалия Роша. Владелица одного из крупных домов моды в Париже. Ей уже семьдесят три года, но она все еще при делах.

«Двойное унижение, – подумалось мне, – я буду работать в мире моды. Да вот только не тем, кем мечтала…»

– У вас пропал дар речи, Анастасия? – усмехнулся Бажов. – Что ж, я вас понимаю. Наверное, вам не каждый день предлагают заключить контракт с парижским Домом моды.

– Заключить контракт? – помертвевшими губами машинально повторила я.

– На ваше лицо обратил внимание букер, работающий при Доме моды. Амалия Роша работает только с теми моделями, которые еще нигде не засветились. И делает из них звезд. Получается, что это и Дом моды, и модельное агентство в одном лице.

– Так я буду работать в Париже моделью?!

– Нет, подиум подметать! – разозлился Бажов. – Конечно, моделью, кем же еще? Мгновенной славы я вам, естественно, не обещаю. Сначала вы просто будете участвовать в показах. Потом, если повезет, попадете в ежеквартальный печатный каталог Дома моды или прорекламируете одежду Амалии в каком-нибудь журнале. А потом – кто знает, – развел руками Борис, – может быть, в один прекрасный день вы станете лицом Дома моды «Амалия Роша». Сейчас им является голландская модель Ева Сторм.

– Ева Сторм?! – чуть не задохнулась я. – Она же известна на весь мир!

– О чем я вам и толкую. – Мое ликование его, похоже, забавляло. Он был похож на старого пса, наблюдающего за тем, как игривый щенок весело треплет старые тапочки. – И вот о чем я хочу спросить, Анастасия: вы меня не подведете?

– Нет! – горячо пообещала я. – Конечно же, нет!

Если бы это было уместно, я кинулась бы перед Бажовым на колени и облобызала бы его не слишком чистые, темные от загара руки. Но, боюсь, в таком случае он счел бы меня психически нестабильной и переиграл бы свое решение. Поэтому я ограничилась тем, что тепло ему улыбнулась и прошептала: «Спасибо!»

Тем вечером я уже паковала вещи, которые намеревалась взять с собой в новую жизнь. Я решила брать только самое необходимое – джинсы, несколько свитеров, футболки, запасное белье, несколько упаковок с колготками, платье и туфли для кастингов. Все остальное – маленькие девчоночьи излишества – куплю уже там, в Париже. Бажов пообещал, что у меня будет стабильная и достаточно высокая зарплата. Причем аванс мне выдадут в первый же парижский день.

Все это звучало слишком хорошо, чтобы я поверила в эту сказку до конца.

Когда я утрамбовывала в чемодане вещи, чтобы уместить в него несколько флаконов своего любимого шампуня, раздался телефонный звонок. Я радостно кинулась к телефону – в тот момент мне хотелось обнять весь мир и всем доверить свой шокирующий секрет. Я еду в Париж! Я буду работать с самой Евой Сторм! И стану топ-моделью, как она!

Я не сразу узнала, кому принадлежит слабый голос на другом конце трубки. Казалось, тихое «алло» принадлежит бестелесному духу и доносится с того света. Мне стало не по себе.

– Алло! Говорите! Кто это?

– Настя… Настя… – столько боли было в этом далеком голосе, столько безысходности.

– Кто это?! – перепугалась я.

– Не узнаешь… – констатировал неизвестный страдалец (хотя, скорее всего, голос принадлежал женщине), – это же я… Николь…

– Николь?! – завопила я. – Ты где?! Что случилось?

– Я в больнице… Приезжай…

– Но что с тобой случилось?!

– Запиши адрес… – Она словно говорила под диктовку. – Приезжай. Не бросай меня…

– Подожди! – Я кинулась на кухню – там, на подоконнике, всегда валялась кучка обгрызенных (дурацкая школьная привычка) карандашей.

Но когда я вернулась к трубке с карандашом и обрывком бумаги, Николь уже не было на проводе. Только частые гудки – конечно, это глупость, но мне показалось, что телефон гудит укоризненно.

Целый час потребовался мне на то, чтобы, обзвонив справочные по несчастным случаям и больницы, наконец найти Николь Самыкину. Я выяснила, что находится она в отделении травматологии и что тяжесть ее состояния котируется как средняя. В регистратуре больницы отказались сообщать подробности.

Я не стала ни переодеваться, ни краситься. Как была, в домашних рваных трениках и растянутом свитерке, бросилась на улицу, поймала такси. Когда я диктовала водителю адрес больницы, голос мой дрожал.

Выяснилось, что в палату пускают только до восьми вечера, я же добралась до больницы, которая находилась на другом конце города, только в половине девятого. Обильные слезы и десятидолларовая купюра растопили холодное сердце строгой медсестры. Еще больше она оживилась, когда узнала, к кому именно я направляюсь. Она даже вызвалась проводить меня до самой палаты, чтобы я не запуталась в многочисленных больничных коридорах.

– Она вам кто, сестра? – почему-то шепотом спросила услужливая медработница.

– Подруга.

– Говорят, манекенщица? Правда?

Я кивнула.

– А правда, что она красавица была? Она сама так говорит… А кто ее разберет.

– Что значит была? – ужаснулась я.

– Так вы ничего не знаете?

Я схватила медсестру за рукав застиранного голубого халата:

– А что с ней случилось?

– Да привезли ее ночью. Кто разберет, что случилось-то. Говорит, упала. Только вот и ежу понятно, что избили ее. Хахаль, наверное, постарался… А кто у нее хахаль-то? – жадно спросила она.

– Да нет у нее никого, – растерялась я, – то есть… Ох, да неважно! И что с ней? Она поправится?

– А вы сами все сейчас и увидите. – Медсестра остановилась возле одной из палат. – Здесь она, проходите.

В палате находились три женщины, и никто из них не обратил на меня внимания. Их невежливость была легко объяснима. Ноги одной были загипсованы до бедер, другая из-за обилия бинтов походила на египетскую мумию, а третья вообще являла собою страшное босховское зрелище – вместо носа у нее была бордовая лепешка, глаза заплыли, в уголках губ скопилась запекшаяся кровь. Едва взглянув на нее, я тут же поспешила отвести глаза.

Я растерянно переминалась на пороге. «Наверное, Николь – это «мумия», – решила я. Но не успела я об этом подумать, как женщина с развороченным лицом тихонько меня позвала:

– Настя…

– О господи! – вздрогнула я, не веря своим глазам. – Это ты?!

– Я. – Она даже попробовала улыбнуться, но тут же поморщилась от боли, потому что ее пересохшая губа лопнула, и на ней выступила скупая капелька крови. – Хороша, правда? Хороша была Танюша…

Я грохнулась на прикроватный косенький стульчик.

– Николь! Но что с тобой случилось?!

– А ты не видишь? – В ее голосе послышались прежние капризные нотки, которые позволительны красавице, но не этому существу. – Все плохо…