Книга Sиликоновые горы, страница 54 – Маша Царева

Однажды – ей было четырнадцать с небольшим, – рассматривая библиотечный глянцевый журнал, она наткнулась на статью «У топ-модели Адрианы Скленариковой самые длинные в мире ноги». Вернувшись домой, она схватила портновскую рулетку, чтобы убедиться, что ее собственные нижние конечности всего на пять сантиметров короче ног прославленной чешки. Но ведь Ксения была гораздо ниже топ-модели! Значит, по законам относительности ее ноги считались бы даже длиннее…

Самые длинные ножки в мире.

И вот теперь ноги, ее гордость и власть, были похожи на проткнутые шампурами венские колбаски-гриль. Двадцать спиц пронзили бело-розовую холеную плоть – десять в левой ноге и десять в правой. В тех местах, где металл уходил под кожу, она воспаленно покраснела. Ксюша попробовала пошевелить пальцами и даже вскрикнула от удивления – настолько неожиданной оказалась девятибалльная болевая волна.

Захотелось плакать.

В палату вбежала встревоженная медсестричка Лола в накрахмаленном розовом костюмчике. Она была вся такая резвая, свежая и ухоженная, что Ксения даже ощутила нечто, напоминающее зависть. Когда ей самой предстоит вот так бегать и суетиться? «Ничего себе, – внутренне усмехнулась она, – еще и суток не прошло, а я уже чем-то недовольна. Нельзя так».

– Что-то случилось? – Лола заботливо подоткнула одеяло. – Вы кричали…

– Больно, – развела руками она.

– Знаю, – сочувственно улыбнулась Лола, – я вам сделаю укол, но попозже, на ночь, договорились? Нельзя так часто, а то вы не сможете без этого обходиться.

– Мне сказали, что это ненадолго.

– Так и есть, – успокоила медсестра, – потом привыкнете. Еще бегать будете с этими спицами. Сначала всем тяжело.

– А многие… на такое решаются? – сглотнула Ксюша.

Лола нахмурилась. Она была совсем молоденькой – даже младше самой Ксюши, и еще не обзавелась привычкой врать, когда этого требовал профессионализм.

– Никто? – поняла Ксения.

Лола виновато пожала плечами:

– Я здесь всего полтора года работаю… Приходили две девушки как-то на консультацию, но, когда увидели фотографии, аппарат – передумали.

Плакать захотелось еще сильнее. Впервые в ее одурманенное обезболивающим сознание робко постучалась неоформившаяся еще мысль: а может быть, она сделала ошибку? Ксения прогнала мысль прочь.

– Ну что же вы так? – расстроилась Лола. – Хотите я вам чаю зеленого заварю? Вы и сами не заметите, как время пройдет! Зато ножки какие будут, красота! Один миллиметр в день – это же страшно много! Да если бы я на такое решилась, я бы потом зажила.

Ксения посмотрела в ее доброе взволнованное лицо и вяло кивнула.

– Ладно, принесите чаю.

Впереди был целый год – добровольно выброшенный из бытовой круговерти, сложный, несущий надежду, приправленную жгучим соусом боли.

Когда Лола вышла из палаты, Ксения все-таки всплакнула – лаконично и почти бесслезно.

* * *

Через неделю ей разрешили ходить. Наталья принесла костыли, взамен больничных, – естественно, даже в таком, требующем чувства такта вопросе, она не смогла обойтись без кокетливо-креативного подхода. Костыли выглядели на миллион долларов – блестящая титановая гладь была украшена фальшивыми драгоценными камнями, на коже вытеснены Ксюшины инициалы.

– Я выбрала синюю гамму, – озабоченно сдвинула брови Наталья, – и крокодиловую кожу. Ничего? Мне пытались навязать прозрачные. Но они как-то ненадежно выглядели.

Ксения повертела костыль в руках – стеклянные «камушки» искрили сотнями бешеных солнечных зайчиков.

– Боже, что это? Ты собираешься выпустить меня на арену цирка?

– Тебе не понравилось? – расстроилась Наташа.

– Нет, это красиво… Но я даже не знаю… Черт, где такие продаются?

– Нигде, мне на заказ сделали. Хотела сделать тебе приятное. Чтобы даже в таком положении ты оставалась красавицей.

– Это будет трудно, – улыбнулась Ксюша, – только на чистку зубов я трачу полтора часа. Я никогда и не подумала бы, что на костылях передвигаться так сложно. Самое главное – руки постоянно ими заняты.

– Ничего, привыкнешь, – неуверенно приободрила Наташа, – а можно… взглянуть?

Она кивнула на Ксюшины ноги, укрытые полами длиннющего безразмерного махрового халата, в который та предусмотрительно замоталась, чтобы не пугать впечатлительных подруг.

– Это не очень приятное зрелище. Ноги распухли, ранки болят. Я взяла из дома свои самые большие кроссовки, но выяснилось, что не помещаюсь даже в них. Ноги отекли. Только резиновые тапки и могу носить.

– Ты забыла, с кем разговариваешь? – обиделась Наташа. – Думаешь, грудь очень сексуально после операции выглядит? Я однажды показала одной подруге, так ее вырвало.

Поколебавшись, Ксения согласилась:

– Ну ладно, – с этими словами она медленно откинула полу халата, не отрывая взгляда от Наташкиного лица.

Увидев изуродованную ногу, проткнутую спицами, опухшую, блестящую от мази, в фиолетовых синяках, та охнула и зажала рот ладошкой – то ли неприятное удивление хотела скрыть, то ли побороть рвотный позыв.

– О, мой бог!

– Не ожидала? – мрачно усмехнулась Ксения. – Я ведь тебя предупреждала.

– И что… Она так всегда будет выглядеть?

– Самое трудное позади, – сказала Ксения, которой и самой хотелось бы в это верить, – остался только механический кропотливый труд. Четыре раза в день я буду подкручивать винтики. Два раза в день – самостоятельно обрабатывать ранки. И раз в неделю показываться врачу. А через полгода… Вуаля!

Наталья поежилась.

– Знаешь, Ксюха, я всегда думала, что это у меня не все дома. Даже мама моя, которая все перепробовала, говорит, что я стала совсем ку-ку. Помешалась на пластике то есть. Но теперь я вижу, что существуют и более запущенные варианты.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Всего лишь то, что считаю тебя не-нор-маль-ной! Crazy!

Лирическое отступление № 5

ИСТОРИЯ ОБ УХОДЯЩЕМ ВРЕМЕНИ, ИЛИ КАК ОДНА БЛОНДИНКА – БАЦ! – И ПОВЗРОСЛЕЛА

Она была Блондинкой с большой буквы.

С милыми ямочками на щеках, локтях и над аппетитными круглыми ягодицами. С преобладанием кокетливого розового цвета в гардеробе. С озорными кудряшками, смехом-колокольчиком и длинными ресницами. Даже звали ее по-блондиночьи: Маруся.

Обычно молодые девушки вроде нее пребывают в обманчиво вечном состоянии беззаботного самолюбования. Эйфорическом эгоизме. Нарциссизме настолько искреннем, что это скорее умиляет, чем раздражает. А вот Маруся себя, как ни странно, недолюбливала. Лет в тринадцать пробудились первые комплексы да так и остались при ней верными подружками. И каждый акт самосозерцания превращался в добровольную маленькую трагедию.