Книга Голос ночной птицы, страница 101 – Роберт МакКаммон

— Да, сар. В озере. Они, черепахи, любят камыши жрать.

Мэтью положил монеты на стол и взял ложечку. Она вся почернела, и черенок погнулся, но, в общем, очень неплохо выдержала неизвестный срок пребывания в брюхе черепахи.

— Действительно, странно, — сказал он.

— Я тоже так думаю, сар. Когда я нашел эту золотую монетку, а потом услышал, что у вас такую своровали… ну, я не знал, что и думать.

— Могу понять. — Мэтью снова посмотрел на дату на золотой монете, повертел в руках глиняный черепок и положил его вместе с прочими предметами в деревянную банку. Он заметил при этом, что Мэй вздохнула с облегчением. — Да, я обещаю никому не говорить. Насколько я понимаю, это никого не касается.

— Спасибо, сар, — сказала она с благодарностью.

Мэтью встал.

— Ума не приложу, как такие штуки могли оказаться в брюхе у черепах, но это вопрос, который требует ответа. Гуд, если поймаешь еще черепаху и найдешь что-нибудь подобное, ты дашь мне знать?

— Обязательно, сар.

— Отлично. А теперь я лучше вернусь в дом. Нет, карету не надо, я с удовольствием пройдусь.

Гуд закрыл банку крышкой и вернул на полку.

— Позволь мне теперь задать тебе вопрос и ответь правду: ты считаешь Рэйчел Ховарт ведьмой?

— Нет, сар, я так не думаю, — последовал немедленный ответ.

— Тогда как ты можешь объяснить свидетельства?

— Никак, сар.

— В том-то и проблема, — сознался Мэтью. — Я тоже не могу.

— Я вас провожу, — сказал Гуд.

Мэтью попрощался с Мэй и вышел со стариком из дому. По дороге к конюшне Гуд сунул руки в карманы штанов и тихо сообщил:

— Мэй забрала себе в голову, что мы сбежим во Флориду. Возьмем золотые и серебряные вещи и как-нибудь ночью сбежим. Я решил, пусть себе думает, ей так легче. Но давно миновали дни, когда мы могли бегать. — Он уставился в землю возле своих башмаков. — Меня привезли еще мальчишкой. Первым хозяином у меня был мастур Каллох, в Виргинии. Видел, как восемь детей продали. Видел, как запороли моего брата за то, что пнул ногой собаку белого господина. Дочка была маленькая, когда ей тавро на спине выжгли, а она плакала и просила, чтобы я их остановил. Я потому и играю на скрипке, что дал мне мастур Бидвелл. Я тогда не слышу ее голоса.

— Прости… — выговорил Мэтью.

— За что? Разве вы ее клеймили? Я ни от кого не жду извинений. Я только говорю, что моей старухе нужно мечтать про Флориду, как мне — музыку играть. Как всякому нужна причина, чтобы жить, только и всего. Сар, — добавил он, вспомнив свое место.

Они дошли до конюшни. Мэтью обратил внимание, что Гуд замедлил шаг. Похоже, у старого раба было еще что сказать, но требовалось время, чтобы облечь это в слова. Потом Гуд откашлялся и произнес тихо и осторожно:

— Я не верю, что госпожа Ховарт — ведьма, сар, но не могу не сказать, что не все с ней понятно.

— С этим я определенно согласен.

— Может быть, вы и половины не знаете, сар. — Гуд остановился, и Мэтью вместе с ним. — Я про человека, который иногда приходит с болот, когда уже хорошо стемнеет.

Мэтью вспомнил фигуру, которую он видел в невольничьем квартале, когда так бушевали молнии.

— Человека? Кто он?

— Не видел, сар. Услышал как-то ночью, что лошади волнуются, и пошел их успокаивать. А на обратном пути увидел человека, который шел к болотам. У него был фонарь, только незажженный. И шел он быстро, будто спешил куда-то. Ну, меня так забрало, что я за ним пошел. А он проскользнул мимо дозорного и дальше через лес. — Гуд мотнул головой в сторону сосен. — Тот человек, что мастур Бидвелл поставил сторожить, плохо работает. Мне его пришлось будить на рассвете.

— Человек, который шел к болотам, — сказал заинтригованный Мэтью. — Ты узнал, зачем он шел?

— Знаете, сар, за хорошим делом никто туда не пойдет; там сортирные фургоны разгружают. И опасно там, полно топей и трясин. Но этот человек шел туда. Я, правда, немного за ним прошел, но дорога трудная. Мне пришлось вернуться, так и не увидев, чего ему надо.

— А когда это было?

— Это… три, а то четыре месяца тому назад. Но я его еще раз видел, недели две как прошло.

— И он опять шел к болоту?

— Я его видел, когда он шел обратно. Мы его с Эрлибоем видели, чуть не налетели на него, когда из-за угла выходили. Буллхед — это невольник Джинджера — где-то карты достал, и мы у него дома почти всю ночь играли, вот почему в такой час. Мы видели его, а он нас не видел. На этот раз он нес потушенный фонарь и ведро.

— Ведро, — повторил Мэтью.

— Да, сар. Закрытое, наверное, потому что оно качалось туда-сюда, но ничего не выливалось.

Мэтью кивнул. Он вспомнил, что тоже видел у этого человека какой-то предмет, который вполне мог быть ведром.

— Эрлибой тогда испугался, — сказал Гуд. — И сейчас еще дрожит. Он меня спросил, не на Дьявола ли мы наткнулись, но я ему сказал, что это всего лишь человек. — Он приподнял густые белые брови. — Я не ошибся, сар?

Мэтью ответил не сразу, раздумывая. Потом задумчиво проговорил:

— Да, я думаю, ты прав. Хотя в этом человеке могло быть что-то от Дьявола.

— Это уж в любом человеке под солнцем Божьим, — философски заметил Гуд. — Но убей меня Бог, не могу придумать, зачем бы кому-то ходить на болото, тем более ночью. Там ничего такого нет.

— Значит, для него там было что-то ценное. Что бы оно ни было, а это можно носить в ведре.

Мэтью оглянулся на сторожевую башню. Дозорный все так же сидел, закинув ноги на перила, и даже сейчас, похоже, спал. Вряд ли тот, кто захочет пройти ночью, столкнется с трудностями, особенно если света зажигать не будет. Ну ладно, сейчас ему чертовски нужен завтрак и горячая ванна, чтобы смыть тюремную грязь.

— Еще раз спасибо за мазь.

— Не за что, сар, рад был служить. Удачи вам.

— И тебе тоже.

Мэтью повернулся и пошел по улице Мира, оставив невольничий квартал позади. У него еще прибавилось о чем думать, и убавилось времени разложить все по полочкам — если, конечно, вообще это можно разложить. Он чувствовал, что кто-то — может быть, даже не один человек, — сплел запутанную паутину лжи и убийств в этом страдающем и грубо вытесанном городе и затратил огромные и необъяснимые усилия, чтобы выставить Рэйчел слугой Сатаны. Но для какой цели? Зачем кому-то тратить столько изощренных трудов, чтобы сфабриковать против нее дело о колдовстве? Совершенно не видно было смысла.

Но опять-таки смысл должен быть — какой-то и для кого-то. И ему, Мэтью, выпала участь, напрягая разум и интуицию, отыскать этот смысл, потому что, если он этого не сделает — и очень быстро, — то придется распрощаться с Рэйчел на пылающем костре.