Онлайн книга «На край света»
|
Снова стук в стекло. Лаг вытащили из воды. — Вот полоумный! В кают-компанию вошел мистер Бене. — Кто — старшина? — Нет бы травить со скулы! Он нам все стекла повышибает! — Как ваш уголь? — А, так вы уже слышали! Корабль вибрирует, словно корпус виолончели. Нам остается только ждать: углем занялся Кумбс, и все в его руках. — А разве не в ваших? — Я осуществляю общее командование. К счастью, Кумбс точно знает, сколько у него листового железа, а то некоторые и его бы недосчитали. — В любом случае нежданная отсрочка должна вас только радовать — при вашей-то занятости! — Работа заставляет меня забыть тоску, мистер Тальбот. Я вовсе не завидую вам, с вашим круглосуточным бездельем и постоянными мыслями о разлуке. — Тронут вашим сочувствием. Но, мистер Бене, поскольку мы с вами товарищи по несчастью, помните ли вы те мимолетные часы, когда мертвый штиль заставил «Алкиону» остановиться рядом с нами… — Каждая минута, каждый миг навеки запечатлены в моем сердце! — Равно как и в моем. Вы, верно, помните и то, что после бала я валялся в бреду в каюте. — Я об этом и не знал. — Не знали? И никто вам не сообщил — даже тогда, когда ветер переменился, и «Алкионе» пришлось нас покинуть? — «Чрезвычайное донесение», выражаясь языком адмиралтейских предписаний. Нет, я не осведомлялся о вашем положении, сэр. Я погрузился в собственное горе. Разлука с предметом любви… — А мисс Чамли! Она-то должна была знать, что я лежу чуть ли не на смертном одре! — Сказать по чести, после моего внезапного… перехода с одного корабля на другой — когда я поменялся с одним из ваших лейтенантов… — Джеком Деверелем. — …и разлуки с той, что мне дороже всего на свете, единственным утешением для меня, не считая теплой встречи вашего добросердечного капитана… — Добросердечного! Мы говорим об одном и том же человеке? — …так вот, единственным утешением для меня стало Искусство. — Разумеется, вы же тогда не знали, что найдете широкое применение и вашему инженерному таланту! — Моя муза. Поэзия. Разлука высекала из меня вирши быстрее, чем огниво высекает искры из кремня. Или наоборот. Мистер Бене положил левую руку на стол и подался вперед. Правую руку он сперва прижал к груди, там, где, по его мнению, находилось сердце, а потом простер перед собой, указывая на море. — Ах! Над пучиною морской — В последний раз, в последний раз! — Она махнула мне рукой, И слезы капали из глаз. Друг друга видеть мы могли: О, взгляд ее — клинка острей! Но расходились корабли Среди бушующих морей. И мачты скрип — как знак беды, Суда качнулись на волне… Полоска узкая воды Бескрайней показалась мне! — Уверен, стихи выйдут прекрасные, когда вы запишете их и исправите все ошибки. — Ошибки? Что же задело ваш слух? — Я заметил некоторый enjambement, [4] но дело даже не в этом. Она ведь была с мисс Чамли! Разве та ничего не сказала? — Леди Сомерсет и мисс Чамли говорили одновременно. Они подскочили к доктору Трускотту, едва он вернулся с вашего корабля. — Вы не слышали, о чем они беседовали? — Как раз в это время «Алкиона» отошла, сэр Генри покинул палубу и спустился вниз, а леди Сомерсет подбежала к гакаборту и сделала вот так. Лейтенант Бене выпрямился, поднес ко рту и на мгновение задержал сложенную ковшиком ладонь. По-женски изогнувшись, он завел руку за плечо и словно бы выкинул что-то за борт. — Выглядит так, будто она аккуратно выплюнула что-то неприятное, мистер Бене. Простые люди в таких случаях делают то, что юный Томми Тейлор называет «в кружку схаркнуть». — Шутите, сэр! Это был воздушный поцелуй! — И все-таки не слышали ли вы, о чем говорила мисс Чамли? — Я был внизу, разбирал вещи. Прозвучала боцманская дудка… Я понял, что пробил час, отпихнул Веббера и кинулся наверх — увы, поздно. Мы снялись с якоря. Боюсь, сэр, у вас не хватит чуткости, чтобы представить всю полноту разрыва между кораблями, когда снимаешься с якоря — они превращаются в два разных континента, лица друзей вмиг становятся чужими и незнакомыми, а будущее их различно и скрыто туманом. Расставание смерти подобно! — Смею сказать, чуткости у меня не меньше вашего, сэр! — Именно об этом я и говорю. — Так что же мисс Чамли? — Она подошла к поручню и стояла там с горестным видом. «Алкиона» отходила все дальше и дальше. Мне кажется, мисс Чамли снова настиг приступ морской болезни, которой, как вы знаете, мистер Тальбот, она часто страдает. — Бедное дитя! Я не стану, мистер Бене, описывать ночи, полные слез и тоски, боязнь, что она встретит другого мужчину, страстное желание увидеть ее снова и тщетность подобной мечты! Она обречена плыть в Индию, я — в Новый Южный Уэльс. Мы повстречались всего на несколько часов, в тот волшебный день, когда наши корабли застыли борт о борт рядом друг с другом. Я обедал с ней, танцевал на балу — невообразимо, бал на просторах Атлантики! А потом я свалился — в горячке, в болезненном бреду, — и мы расстались. Поймите же, мне драгоценно любое мимолетное описание того, что она делала, пока вы… увивались за леди Сомерсет. — Я поклонялся леди Сомерсет! — А она, мисс Чамли, стала вашей сторонницей, можно сказать, союзницей в этой предосудительной… нет, что я говорю — в этой нежной привязанности… — Любви всей моей жизни, сэр. — Знаете, в тот день у меня началась новая жизнь! Меня словно ударило громом, поразило молнией или, если вам встречалось такое выражение — coup de foudre. [5] — Повторите-ка еще раз. — Coup de foudre. — Да, звучит знакомо. — И перед тем как мы расстались, мисс Чамли призналась, что ценит меня выше, чем кого-либо еще на наших двух кораблях. Позже я получил billet doux… [6] — Billet doux, ради всего святого! — Разве это не поощрение моих чувств? — Как я могу вам ответить, если не знаю, что там было написано? |